Ольга Смецкая - Маленькая балерина
Моя шишка отозвалась дергающей болью. Свеча чуть не выскользнула из вспотевших пальцев.
– Кто ты? – снова спросил Титус.
Указатель закачался, как маятник, и с легким шелестом начал вращаться вокруг собственной оси. Остановился на секунду, лишь для того чтобы сидящие за столом наблюдатели хором произнесли «в», и продолжил вращение. За «в» последовало «р», потом «у», потом «б»…
У меня пересохло во рту гораздо раньше того момента, как прозвучало заключительное «я». Итак, к нам пожаловал дух Иды Врублевской.
– Ида, ты ответишь на наши вопросы? Барабанная дробь усилилась, указатель метнулся к отметке «да».
– Вопросы, – приказал Арсений.
И вопросы посыпались градом. Кого-то интересовало здоровье, кого-то – проблемы в бизнесе, кто-то волновался по поводу мужа. Честно говоря, я не вникала. Я впала в странный ступор. Что это, массовая галлюцинация, или…
– А вы, Саша? – вдруг услышала я. Арсений Титус смотрел на меня в упор. – Что же вы не спрашиваете?
Я растерялась.
– Быстрее, Саша. Я ощущаю вибрацию. Дух покидает нас.
Вдруг, помимо моей воли, губы произнесли:
– Что происходит?
Указатель закружился с бешеной скоростью. Наблюдатели только и успевали перечислять буквы: "к", "а", "р", "т", "и"…
– Картина! – раздался то ли вздох, то ли всхлип. Оказалось, что я сама его и издала. А может быть, я просто схожу с ума?
Внезапно в окно кто-то постучал. Все в ужасе застыли.
– Это еще кто? – хрипло пробормотала Гала и шире распахнула створку.
В комнату влетела птица и, описав три круга над головой Лизы, вылетела вон.
Барабанный ритм смолк. Повисла пугающая тишина.
– Нет! – воскликнула Гала и порывисто обняла окаменевшую Лизу.
– Я прекращаю сеанс! – заявил Арсений и с шумом поднялся из-за стола.
Все разом заговорили, комната наполнилась голосами.
– Убирайся отсюда, – неожиданно произнес кто-то мне в ухо шелестящим шепотом. Я резко обернулась, но увидела лишь черные атласные спины. Я так и не поняла, кто это сказал – мужчина или женщина. Свеча в моих дрожащих руках погасла.
– Нехороший знак, – пролепетала бледная как полотно Нора. Она встала со своего места и подошла ко мне.
– Что? Свеча? – спросила я непослушными губами.
– Нет, птица. Очень нехороший знак.
На ватных ногах я вернулась в гостиную. Я была рада, что выбралась из той пугающей комнаты. Совершенно трезвый Шмаков в накинутом на плечи черном плаще выглядел как романтический герой авантюрного фильма. Не хватало только шпаги. Вместо шпаги на нем висела пышногрудая блондинка. Она громко хохотала и тащила свой трофей на улицу.
Меня всегда поражала способность Шмакова моментально трезветь. Я с досадой отвернулась.
У камина Олег Монахов о чем-то оживленно беседовал с Арсением Титусом. Через его руку был перекинут атласный плащ. Значит, он тоже был на сеансе. Так же как и Шмаков.
Здесь, в шумной, залитой светом гостиной, казалось, что все только что виденное не более чем искусный трюк.
Я почти не сомневалась в том, что весь сеанс был подстроен, от начала до конца. Но тогда откуда они узнали про картину? А главное, откуда ночью взялась птица?
Я ощутила чей-то пристальный взгляд и обернулась. Олег Монахов с улыбкой смотрел на меня. Он был один, Титус исчез.
Я подумала, что выгляжу глупо в дурацком плаще, со свечой в одной руке и бокалом вина в другой. Поспешно стянула плащ и бросила его на спинку стоящего поблизости кресла. Распрямила плечи. Под взглядом Монахова я почему-то занервничала. Монахов последовал моему примеру и освободился от своего плаща. Повесил его на диван и подошел ко мне.
– Интересно, где они раздобыли дрессированную птицу? – озвучил он вопрос, который мучил и меня.
– Знаете, Олег, – нервно рассмеялась я, – именно об этом я и думала.
– Ну, и что скажете?
– У нас в институте была кафедра режиссуры цирка. Однажды я разговорилась с одним из «цирковых» по поводу фокусов. И он объяснил, что основной принцип любого фокуса – это ловкость и отточенные до совершенства движения. Плюс – технические приемы. Любой фокус – это правда, замаскированная под сказку для взрослых.
– Стало быть, вы считаете, что весь сегодняшний сеанс – не более чем фарс?
– Ну, почему сразу фарс? Скорее, спектакль… – задумчиво произнесла я.
– Вы сегодня прекрасно выглядите, – понизив голос, Монахов склонился ко мне. Случайно или нарочно, он коснулся губами моей щеки. На секунду у меня закружилась голова. – Вам бесконечно идет это платье.
– Спасибо. – Я натужно закашлялась, прочищая вмиг охрипшее горло.
Свечка выпала из ослабевших пальцев. Мы вдвоем бросились ее поднимать. Рука Монахова накрыла мою ладонь. Я окончательно смешалась.
– Это свеча из самого Иерусалима, опаленная Благодатным огнем, – прошептал он, не отпуская мою руку.
– Так-так-так… – раздался рядом насмешливый голос. В метре от нас стоял Шмаков и покачивался с носка на пятку. Я быстро выдернула свою ладонь из монаховского плена. – Я, видишь ли, спешу, думаю, что ты тут скучаешь в одиночестве, слезы льешь…
– Не глумись, – усмехнулась я. – Ты так спешил, что даже запчасть потерял.
– Какую запчасть? – притворно удивился Шмаков.
– Длинноногую и белокурую.
– Алекс, что я слышу? Ты ревнуешь? «Катастрофа!» – подумала я и почувствовала, как краска заливает лицо.
– Простите, – Монахов выпрямился во весь свой рост, тряхнул головой и прищурился: – Я вам не мешаю?
– Какая потрясающая деликатность, сэр! – Шмаков сложил губы трубочкой, присвистнул и склонился в шутливом поклоне.
– Шмаков, прекрати, – тихо попросила я и с досадой отвернулась.
– Вы Лизу не видели? – спросила неизвестно откуда взявшаяся Нора. По крайней мере, я не заметила, как она подошла.
– Нет, – ответил Монахов. – А что случилось?
– Да мы сами с Галкой в недоумении. Стояли тихо-спокойно, разговаривали, вдруг Лиза сорвалась и куда-то умчалась.
– Вот черт, – пробормотал Монахов, – я найду ее. Он развернулся и направился к выходу.
– Герой! – Шмаков растянул губы в презрительной ухмылке и похлопал в ладоши.
– Ох, Дэн, не до шуток сейчас, ей-Богу, – вздохнула Нора, – особенно в свете последних событий. Садовник, птица эта дурацкая. Я в шоке.
Нора действительно выглядела встревоженной. Она теребила в руках незажженную сигарету и нервно оглядывалась.
Значит, птица – это не искусный фокус, а горькая реальность.
– Мне тут в голову мысль пришла… – Нора сглотнула и как-то странно на меня посмотрела. – А что, если птица – душа садовника. И прилетала она за Лизой?
Рим, октябрь 1947 года.В номере у Кары сильно разболелась голова. Она переоделась в серый дорожный костюм с розовой блузкой, упаковала вещи в чемодан, намочила полотенце, скрутила его жгутом и легла на кровать. Накрыла полотенцем лицо.
