Татьяна Туринская - Побочный эффект
– Сегодня, – повторил под нос Вадим. – Сегодня или никогда…
* * *Работать Ирина не могла. Но и домой идти не хотелось. Так и просидела до позднего вечера в кабинете, спрятавшись за спасительными жалюзи от чужих сочувствующих взглядов, убивавших самолюбие пуще презрительных.
Лишь в начале девятого вызвала машину. В супермаркет заезжать не стала – аппетита не было совершенно, да и в холодильнике, кажется, еще оставалась упаковка йогурта. У парадного дежурно попрощалась с водителем, поднялась по плохо освещенной лестнице на свой третий этаж.
Вообще-то «плохо освещенной» – слишком громко сказано. Лампочка-сороковаттка, одетая в металлическую решетку, как в забрало, горела лишь на первом этаже, остальные были плотно погружены во тьму. На третьем этаже ее отсвет скорее угадывался, чем был реально заметен. Выше же третьего и вовсе царил непроницаемый мрак.
Практически все дома в округе давно обзавелись кодовыми замками и консьержами. Было и в этом доме несколько попыток навести порядок, но все они так или иначе провалились. Кодовые замки без конца кто-то срывал, консьержки оказывались пьянчужками, а единственная нормальная консьержка-пенсионерка умерла прямо во время ночного дежурства. С тех пор подъезд стоял неохраняемым, и по вечерам здесь начали собираться теплые компании любителей алкоголя и наркотиков.
Ирина осторожно пробиралась впотьмах, боясь наткнуться на чей-нибудь лежащий организм, погруженный в пучины наркотического бреда. Она уже привыкла загодя доставать ключи, выставив самый большой и острый, от ригельного замка, вперед, наподобие стилета. Этот ключ давал ей пусть ложное, но чувство защищенности.
Она уже открыла свою дверь, уже почти захлопнула ее за собой, но чья-то тень метнулась от стены, просочилась вслед за нею в квартиру, обхватив сзади одной рукой, обездвижив, второй же закрыв ее готовый вскрикнуть от ужаса рот:
– Тссс…
Удивительно, как быстро в голове проносятся мысли в минуту опасности. За какое-то мгновение Ира успела вспомнить и подумать о многом. Превалирующей оказалась мысль: наконец-то!
Вот он. Наконец-то! Убийца, грабитель, потрошитель… Явился – не запылился. Его звали на новый год, а он явился спустя почти четыре месяца. Хорошо, даже если поздно. Это лучше, чем страдать еще лет сорок в мучительном ожидании встречи с мамой. Второй превалирующей мыслью было искреннее сожаление, что Маришкин день рождения теперь навсегда останется омрачен смертью матери.
Сердце выскакивало из ушей от страха, а мозг радовался: хорошо, очень хорошо, а главное, так вовремя, ведь сил на борьбу с собой совсем не осталось…
…Убедившись, что жертва не собирается кричать, злодей отпустил сначала ту руку, что сжимала Ирине рот:
– Не бойтесь, Ирина Станиславовна, это я, Вадим. Не кричите – не надо ставить в известность о моем визите соседей. Включите свет, – и только после этого отпустил вторую руку.
Несколько мгновений Ира не могла пошевелиться. Потом непослушной рукой с трудом нащупала выключатель, щелкнула. Прихожая оказалась залита светом. Ира стояла зажмурившись, обуреваемая противоречивыми чувствами. Разочарование боролось с радостью, но оба этих чувства меркли под гнетом возмущения.
Открыв глаза и увидев перед собой знакомое лицо, Ирина едва не расплакалась от гнева, бессилия и пережитого ужаса.
– Вы с ума сошли? У меня же чуть сердце не разорвалось от страха!
Не обращая внимания на ее слова, Черкасов снял куртку, тщательно развесил на плечиках и прошел в комнату. И уже оттуда не то спросил, не то сказал:
– Я пройду, хорошо?
Еще несколько мгновений Ирина стояла на месте, обескураженная его наглостью. Потом поняла, что хозяйка, застывшая в собственной прихожей, в то время как гость уже давно прошел в комнату, выглядит как минимум нелепо, сняла плащ и, забыв его повесить, так и прошла с ним в руках.
Черкасов стоял посреди гостиной и оглядывался. Улыбнулся:
– Вы считаете меня слишком настойчивым?
«Наглец», – подумала Ирина. А вслух ответила не слишком дружелюбно:
– А вы?
– Я? Скорее нет, чем да. Нет, определенно нет. Думаю, мне давно следовало это сделать.
– Наглец, – теперь уже вслух повторила Ирина. – Обыкновенный наглец.
Устало присела на диван. Только теперь обратила внимание, что до сих пор держит в руках плащ. Усмехнулась рассеянно, положила его на колени и снова повторила:
– Наглец…
Черкасов без приглашения устроился в кресле:
– Ну что вы, Ирина Станиславовна, какой же я наглец? Я глупый нерешительный мальчишка, который слишком долго ждал хотя бы намека на позволение приблизиться. Но сегодня понял – пора. Именно сегодня. Я не знаю, что сегодня произошло, просто чувствую, что вам очень плохо. Ужасно, невероятно плохо. И боюсь, что если меня не будет рядом, вы сделаете какую-нибудь ужасную глупость. Непоправимую.
Ирина улыбнулась натянуто, одними губами:
– Ах, милый мальчик, как вы ошибаетесь! Если бы я еще была способна на глупости! Последнюю глупость я совершила двадцать восьмого декабря прошлого года. С тех пор я смертельно, безвозвратно повзрослела. И на глупости – увы – не осталось ни сил, ни желания, – после недолгой паузы добавила: – Ни способности.
Горькая тишина повисла в комнате. Черкасов посмотрел на Ирины руки, нервно дергающие пуговицы на плаще, перевел взгляд на ее лицо. Оно не было хмурым или злым. На нем была написана беспомощность и безысходная усталость от жизни.
– Я догадывался, что ваши неприятности каким-то образом связаны со мной. Вернее, с тем вечером. Я могу как-то помочь вам?
– Нет, – быстро и почти весело ответила она. – Нет, вы не можете мне помочь, Вадим Николаевич. Мне уже нельзя помочь. Так что премного благодарна за участие и считайте, что вы выполнили свой гражданский долг: предложили руку помощи страждущему. Теперь вы со спокойной совестью можете оставить меня в покое.
Вадим чуть-чуть задержался с ответом, словно взвешивая все «за» и «против»:
– Нет. Увы – я не могу оставить вас в покое. Я вам нужен.
Ирина высокомерно рассмеялась:
– Наглец!
– Повторяетесь, Ирина Станиславовна.
– Самовлюбленный наглец! Напыщенный павлин! Самоуверенный болван!!!
– Уже лучше, – невозмутимо оценил пассаж хозяйки Черкасов. – Продолжайте.
– Индюк! Выспренный, вылизанный, высокомерный индюк! – Она говорила, и все больше входила в раж. О, как давно ей хотелось наговорить ему гадостей! – Мальчишка, сопляк, страдающий комплексом Нарцисса!
– Совсем хорошо. Еще немножко, и вам станет легче.
– Мерзавец, сладенький, гаденький дамский угодник! Малолетний ловелас! Альфонс! Ты думаешь, я не вижу, что тебе от меня нужно? Нашел богатенькую, не совсем еще противную старушонку, и присосался, как пиявка. Да, пиявка! Ты, ты… Это ты во всем виноват, это ты…
