Диана Гэблдон - Чужестранка. В 2 книгах. Книга 2. Битва за любовь
Руки Джейми легли мне на плечи и отвели их назад, так что я увидела его лицо. Сквозь пелену слез я разглядела выражение, какое было у него во время сражения: напряжение покинуло его, сменившись спокойной уверенностью.
— Я верю тебе, — сказал он твердо. — Я не совсем понимаю — пока, — но я верю. Клэр, я верю тебе! Выслушай меня! Между нами правда, между тобой и мной, и я буду верить тебе. — Он легонько встряхнул меня. — Не важно, что это такое. Но ты мне рассказала. Пока этого довольно. Успокойся, mo duinne. Положи сюда голову и отдохни. Остальное ты расскажешь мне потом. И я поверю тебе.
Я все еще всхлипывала, не в состоянии уяснить себе его слова. Сопротивлялась, вырывалась, но он обхватил меня и крепко прижал к себе, накрыв мне голову краем своего пледа и повторяя снова и снова: «Я тебе верю».
Наконец, в полном изнеможении, я успокоилась настолько, чтобы взглянуть на него и сказать:
— Но ты не можешь поверить мне.
Он улыбнулся. Губы у него дрожали, но он улыбался.
— Не стоит, Саксоночка, заявлять мне, чего я не могу. — Он помолчал и спросил с любопытством: — Сколько же тебе лет? Мне не приходило в голову узнать у тебя раньше.
Вопрос казался настолько абсурдным, что мне понадобилась минута на размышление.
— Двадцать семь… возможно, двадцать восемь.
Ответ, кажется, немного смутил его. Женщина двадцати восьми лет, по меркам их времени, приближалась к среднему возрасту.
— О, — произнес он и глубоко вздохнул, — Я-то считал, что ты в моем возрасте… или моложе.
Некоторое время он сидел неподвижно, потом наклонился ко мне со слабой улыбкой:
— С днем рождения, Саксоночка. Меня эти слова очень удивили.
— Что? — спросила я с достаточно глупым видом.
— Я сказал, что поздравляю тебя с днем рождения. Сегодня двадцатое октября.
— Правда? Я потеряла счет дням…
Я снова начала дрожать от холода, волнения, от потери сил, затраченных на мою пламенную тираду. Джейми притянул меня поближе, легкими движениями больших ладоней гладил меня по голове, убаюкивая у себя на груди. Я опять заплакала, но то были слезы облегчения. В состоянии полного душевного переворота мне казалось теперь вполне логичным, что если Джейми, узнав мой настоящий возраст, продолжает желать меня, значит, все обойдется.
Он поднял меня и, осторожно придерживая у плеча, отнес к костру, где лежало на земле седло. Сел и оперся на седло, продолжая держать меня на руках. Заговорил он спустя долгое время:
— Ну, хорошо. Теперь рассказывай.
И я рассказала. Поведала ему все, хоть и запинаясь, но вполне последовательно. Оцепенелая от усталости, я все же была довольна… как кролик, которому удалось обмануть лису и найти пусть временное, но все же укрытие под каким-нибудь бревном. Хоть и не слишком надежное убежище, но какая-никакая передышка. Рассказала я и о Фрэнке.
— Фрэнк, — тихонько выговорил он. — Стало быть, он не умер.
— Он еще не родился. — Я почувствовала, как во мне вновь поднимается волна истерии, но справилась с ней. — И я тоже.
Он молча погладил и похлопал меня по спине, потом пробормотал некие невразумительные гэльские междометия и вдруг сказал:
— Когда я увез тебя от Рэндолла из Форт-Уильяма, ты пробовала вернуться. К каменным столбам. И… к Фрэнку. Поэтому ты и убежала из рощи.
— Да, — ответила я.
— А я тебя побил за это, — виновато произнес он.
— Ты же не знал. И я не могла тебе сказать. Меня начало и в самом деле клонить в сон.
— Не думаю, что могла, — согласился он, получше укутывая меня в плед. — Поспи, mo duinne. Никто тебя не потревожит. Я с тобой.
Я уткнулась лицом в теплую впадину на его плече, и утомленный мой рассудок погрузился в волны забвения. Я заставила себя подняться на поверхность лишь для того, чтобы спросить:
— Ты и вправду веришь мне, Джейми? Он вздохнул и грустно улыбнулся:
— Да, я тебе верю, Саксоночка. Но было бы куда проще, если бы ты просто оказалась колдуньей.
Спала я как мертвая, но проснулась с чудовищной головной болью и напряжением в каждом мускуле. У Джейми в спорране хранилось в маленьком мешочке несколько горстей овсянки, и он заставил меня принять как лекарство смесь овсяной крупы с холодной водой. Лекарство застревало у меня в глотке, но я его все-таки проглотила.
Джейми был ласков и нежен со мной, но говорил мало. После завтрака он быстро свернул наш маленький лагерь и оседлал Донаса.
Совершенно отупевшая в результате недавних событий, я даже не спросила его, куда мы направляемся. Взгромоздилась на коня позади него, с полным удовольствием уткнулась лицом в широкую спину и от размеренного хода лошади впала в бездумный транс.
Мы спустились с холма возле озера Лох-Мэдох и попали из холодной рассветной измороси под серое покрывало тумана. Дикие утки поднимались беспорядочными стайками из камышей и кружились над болотами, кряканьем своим побуждая взлететь тех, кто еще не пробудился. В отличие от них дисциплинированные клинья гусей строем пролетали над нами скриками тоски и одиночества.
Серый туман рассеялся только к полудню на второй день, и неяркое солнце осветило луга, поросшие там и сям пожелтелым утесником и ракитами. Отъехав на несколько миль от озера, мы свернули на узкую дорогу, которая вела на северо-запад. Путь снова шел на подъем, к невысоким округлым холмам, за которыми виднелись скалистые вершины и утесы. На дороге мы почти никого не встречали, но, заслышав издали топот конских копыт, из предосторожности сворачивали в кусты на обочине.
Лиственные деревья и кустарники сменились сосновым лесом; я с наслаждением вдыхала острый смолистый запах, хотя к сумеркам сделалось очень прохладно. Мы расположились на ночлег поодаль от тропы на небольшой поляне. Устроились в устланном сосновыми иголками небольшом углублении, подстелив одеяло и накрывшись пледом и вторым одеялом; прижались потеснее друг к другу, чтобы согреться, и уснули.
Он разбудил меня в полной темноте и ласкал, овладевая мною, медленно и нежно, не произнося ни слова. Я смотрела на звезды сквозь сетку темных ветвей и снова уснула, ощущая уютную и теплую тяжесть его тела.
Наутро Джейми выглядел более бодрым или, скорее, умиротворенным, словно принял наконец какое-то трудное решение. Совсем сонная, я последовала за ним на тропу, стряхивая с себя сосновые иголки и каких-то крохотных паучков. Узкая тропа за утро превратилась в еле заметную тропку по зарослям овсяницы, кое-где огибавшую особенно острые камни.
Я почти не обращала внимания на то, что меня окружало, лишь радовалась в полудреме тому, что солнце сильнее пригревает, но вдруг перед глазами у меня выросло знакомое нагромождение камней, и я вышла из оцепенения. Я узнала, где мы находимся. И почему.
