Не играй со мной, мажор (СИ) - Майер Кристина

— Топай давай, — дергает меня один из моих конвоиров, наручники впиваются в запястья.

Погрузить меня в машину у них не выходит. Люди отца подлетают к интернату, перекрывают несколькими внедорожниками выезд.

— Это кто такие борзые? — напрягаются омоновцы.

— Разберемся, — передергивает затвор автомата, видимо, самый тупой из них.

Люди отца разговаривают с оставшейся у ворот группой захвата на повышенных тонах. Тот, кого я назвал тупым, первым рвется в бой. Выходя за ворота, требует, чтобы охрана Лютаевых убралась. Степень напряженности растет. Раздается автоматная очередь, на которую первым реагирует директор школы, который все это время стоял у будки охраны и наблюдал за происходящим.

К интернату подлетает ещё несколько автомобилей — правительственные тачки. Появление замминистра МВД сбавляет градус борзости.

— Какого х…. — переговариваются негромко между собой. Пока они думают о том, что происходит, замминистра в окружении своей охраны двигается к воротам.

Отец Виды не спешит вмешиваться, хотя все это дерьмо заварил он. Отойдя в сторону, он с кем-то разговаривает по телефону. Видно, что нервничает.

Растолкав охрану и группу захвата, люди отца проходят на территорию интерната. Подходят к нам. Лицо нашего начбеза перекошено от злости.

— Всё нормально, Стас, — ухмыляюсь и тут же корчусь от боли в челюсти.

— Вы себе приговор подписали. Снимите с него наручники, уёбки, — цедит он сквозь зубы.

— Мы действуем в рамках закона, — гонора стало значительно меньше, но бойцы не сдаются.

— Расскажешь это судье, — выплевывает ему в лицо Стас. — Я жду, когда вы снимете с него наручники, — наклонив голову, начбез играет желваками.

— Стас, мне нужны его личные данные, — перетягиваю на себя внимание начальника охраны. — Этот уёбок ударил Виду, — надо натравить на него Стаса. Он не забудет мою просьбу.

Наручники с меня снимают, когда подходит приятель отца и отдает приказ. Жаль, маски не дают увидеть выражения их лиц.

— Добрый день, Вань, — пожимает мне руку заместитель министра. — Извини за всю эту ситуацию. Мы разберемся. Виновные будут наказаны, — обещает мне.

Растерев запястья, встряхиваю затекшими руками и, прежде чем уёбки успевают понять, что происходит, одним ударом сваливаю обидчика Виды на тротуар. Сажусь на него сверху, стягиваю с него маску, бью в его лысую голову.

Не спорю, что он мог бы оказать мне сопротивление, да и навалять при желании. Мы в разных весовых категориях, да и опыта у моего противника явно больше. Мое преимущество — неожиданность.

— Товарищ генерал… — обращаются к замминистра друзья омоновца, но затыкаются под хмурым взглядом. Выплескивая злость, разбиваю ему лицо в кровь.

— Хватит, сынок, — кладет мне руку на плечо генерал. Отрываюсь от урода. Дети, прилипнув к окнам, наблюдают за происходящим.

Твою мать.…

— Я к Виде, — поднимаясь на ноги, сообщаю Стасу. Машин вокруг интерната стало больше, среди них полно полицейских тачек. Отца пока нет, но я точно знаю, что он приедет. — Стас, сделайте всё, чтобы отец Виды не смог её забрать.

— Вань, мы попробуем, но ты же понимаешь, он её отец…

— Он урод, а не отец! — начинаю опять заводиться. Я не допущу, чтобы он получил над ней опеку. — Ладно, пойду успокою Виду, — махнув, направляюсь к корпусу. Быстро двигаться мешает боль в ребрах.

Вида, оказывается, всё это время стояла у входных распахнутых дверей. Её порывы спасти меня останавливал лишь охранник, который сделал из своей руки шлагбаум, уперев ее в косяк. Заметив, что я приближаюсь, он убрал руку. Вида бросилась ко мне. Для меня ее заплаканное лицо — как красная тряпка для быка. Перед глазами расплывается кровавая пелена. Я хочу крови…

— Ваня, — подбегает ко мне. Несмотря на жуткую боль в ребрах, развожу руки, позволяя ей влететь в мои объятия.

— Всё хорошо, Вида. Всё хорошо, — поглаживая ее по спине. Даю время выплакаться и выговориться:

— Они так сильно тебя избили… Я ничего не могла сделать…

— Всё хорошо, мне почти не больно, — сжимаю зубы, чтобы не застонать. Потому что в этот самый момент она давит руками на гематомы. — Идём в корпус, — предлагаю я. Беру ее за руку, веду за собой. Я знаю, как успокоить её, но целовать при стольких свидетелях — плохая идея….

Глава 43

Видана

Отец не отступается. Он подал заявление в суд, чтобы маму лишили родительских прав, а ему присудили опеку надо мной. Самое ужасное, что он имеет на это право.

Я четыре дня живу у Лютаевых. Егор Борисович забрал меня в свой особняк, чтобы отец не смог выкрасть меня из интерната. От него всего можно ожидать. Ваню после избиения родители оставили дома — и меня за компанию. Решили, что без него мне не стоит ходить в школу.

В эти дни между нами ничего не было, мы даже целовались по-дружески. В наших прикосновениях не было желания. И дело не в том, что Ване сложно двигаться и дышать, дело во мне. Я не могла расслабиться, не могла думать ни о чём другом. Все наши разговоры так или иначе сводились к отцу. Ваня меня поддерживал, проявлял понимание и заботу. Мама будто чувствовала, что случилась неприятность с отцом, она стала чаще звонить, писать, постоянно интересуясь, как у меня дела.

— Вида, ты до сих пор живешь у Лютаевых? — позвонив сегодня утром и заметив обстановку спальни, негромко спрашивает она. — Тебе не пора вернуться в интернат? — чувствую ее недовольство.

— Мам, мне неудобно отказать родителям Вани. Они от всей души пригласили меня в гости. Им кажется, что в домашней обстановке мне лучше, чем в интернате. Они проявляют заботу, мам. Я не могу отмахнуться, они могут подумать, что я неблагодарная, — не в первый раз я привожу эти доводы, но с каждым разом они действуют все слабее.

— Вида, они могут из вежливости предлагать, не стоит злоупотреблять их гостеприимством, — чуть строже говорит мама со мной.

— После выходных я вернусь в интернат, — тяжело вздохнув.

— Ты почему ещё не в форме? — заметив на мне домашний костюм, интересуется она.

— Нам ко второму уроку, — бессовестно лгу, надеясь, что она не позвонит в школу. — Учитель физики заболел.…

— Вида, привет! — вмешивается Кира в наш разговор, отвлекая маму от допроса. Мы с ней стали заговорщиками. Ей не очень нравится обманывать маму, но Кира понимает, что выбора у нас нет.

— Хорошо, я поняла. Наберу после школы, — говорит мама и отключается.

Громко вздохнув, опускаюсь на кровать и закрываю ладонями лицо.

Сегодня напряженный день — суд, на который мама не может явиться. Она не знает. Нам пока удается скрывать от нее весь тот ужас, который творится в моей жизни. Отец, воспользовавшись связями, ускорил процесс. Ему не терпится добраться до денег мамы.

Даже не представляю, что бы я делала без поддержки Лютаевых. У них столько друзей, которые не остаются в стороне. Егор Борисович и его адвокаты занимаются нашим делом. В суд мне идти сегодня не придется, адвокаты будут настаивать на том, чтобы слушание перенесли.

Кира прислала мамины выписки из клиники: с анализами, лечением, а главное — с диагнозом. Егор Борисович отдал их адвокату. Это поможет выиграть нам немного времени, но, зная отца, узнав о болезни мамы, он не остановится. Наоборот, приложит все силы, чтобы получить надо мной опеку.

Две с половиной недели.….

И мне исполнится восемнадцать…

Я смогу сама решать, где и как мне жить!

Отец не может этого не понимать. Егор Борисович правильно предположил, что он спрячет меня, не даст окончить школу и будет шантажировать маму, чтобы она переписала на него бизнес.

Лютаев-старший не настолько хорошо знает моего отца, как мы с мамой, но как удивительно точно он сумел предугадать действия моего родителя. Только используя шантаж, он может получить желаемое.

Наблюдая за тем, как отъезжает от дома Егор Борисович с Ульяной, я вытирала со щек слёзы. Он замечательный отец, как бы я хотела, чтобы мой родной отец был хотя бы наполовину таким, как Лютаев.