Развод. Не жди прощения (СИ) - Роса Алиса

У меня такое чувство, что он вот-вот размахнется и впечатает кулак мне в лицо. На этом для меня все и закончится. Даже дышать становится страшно.

— Думала, сможешь меня продинамить и окей? — с наездом продолжает Егор.

От отвратительного пьяного голоса и водочного амбрэ меня уже потряхивает.

— Я вас не динамила, потому что ничего вам не должна, — произношу спокойным голосом для весомости. — Отойдите и дайте уйти. Герман ждет меня в зале.

Егор упирает теперь вторую руку в стену и заключает меня в ловушку.

— Подождет твой Герман, — снова ухмыляется мужлан. — Не упрямься, киса! Он не будет против. Для брата ему ничего не жалко.

Чувствую, как округляются глаза. Дыхание сбивается. Брат?! Какого черта?! Они даже не похожи, да и разницы между ними лет десять, не меньше.

— Не подождет, Егор! — собираю всю свою твердость. — Герману не понравится, что я задержалась.

— Срал я! — выкрикивает пьяный бугай. — До того, как он о тебе вспомнит, я тебя пару раз отдеру.

С этими словами он дергает меня за собой и тащит обратно к уборным.

Паника затапливает сознание. Я беззащитна против этого громилы!

Как назло в коридоре ни души. Вот куда подевались все женщины, которые постоянно устраивают очереди в туалеты в кинотеатрах и музеях? Верчу головой в надежде, что здесь кто-то появится, но в коридоре по-прежнему пусто. Боже, ну хоть кто-нибудь!

Надо что-то предпринять! Изо всех сил упираюсь пятками, но Егор сильнее. Просто волочит меня за собой.

— Помогите! — кричу во весь голос и вцепляюсь ногтями в руку, которая до боли стискивает мое плечо.

Егор резко разворачивается и с размаху залепляет мне пощечину. Попадает по скуле, задевает ухо. Больше всего достается губе, во рту появляется соленый вкус. В голове звенит.

Рука сама прикрывает ушибленное место, а в глазах скапливаются рефлекторные слезы. Я не плачу, просто очень больно.

— Сука! Царапаться вздумала? — рычит Егор, встряхивая меня, точно игрушку, а я едва соображаю от дикой, охватившей череп рези. — Что я жене скажу про твои царапки?

В мозгу красным прожектором светится, что сдаваться нельзя, но сил сопротивляться не остается. Дверь мужской уборной уже с нескольких метрах. Если он меня туда затащит, мне уже никто не поможет.

45.

Егор продолжает волочить меня к мужской комнате, когда вдруг ушей касается знакомый низкий голос. Неужели Герман? Пришел меня искать?

Оглядываюсь — да!

— Егор! Отпусти ее! — произносит он жестким тоном и приближается к нам. — Она моя! Убрал свои поганые грабли!

Сердце радостно подпрыгивает в груди, появляется надежда на спасение!

Егор замирает в нерешительности, но потом все же расцепляет пальцы. Я тут же бросаюсь в объятия к Герману.

Он ловко ловит меня, нежно гладит по спине, а потом делает шаг вперед, заслоняя меня от пьяного бугая.

У меня сердце сжимается от страха. Смотреть, как дерутся мужчины, мне совсем не хочется. Можно мы просто уйдем отсюда?

Собираюсь потеребить Германа за рукав пиджака, но не успеваю. Он резко сокращает дистанцию и сокрушительно бьет Егора в лицо. Тот с глухим стоном пошатывается, хватается рукой за нос, но умудряется устоять на ногах. У меня отвисает челюсть.

— Ты че, сбрендил? — тянет Егор пьяным голосом.

Герман явно трезвее. Как только противник выпрямляется, бьет еще раз. Так же мощно и технично. Хорошо поставленным ударом.

Здоровенную тушу Егора разворачивает. Он с трудом удерживает равновесие, держась за стену, и поднимает руку в жесте капитуляции.

— Хватит, Герман, стой, — вот теперь появились умоляющие нотки.

— Еще раз приблизишься к моей женщине, — цедит Герман, наклонившись к Егору, — найду и колени переломаю. Будешь в кресле-каталке передвигаться. Понял меня?

Я не ослышалась? Герман сказал «моя женщина»? В душе от этих слов разливается радость, но головой я понимаю, что вряд ли это действительно так. Да и как я могу быть его, пока состою замужем?

— Понял, прости, — Егор так и не поднимает головы, второй рукой держится за лицо. На мраморный пол из разбитого носа капает кровь. — Я ж не знал, что она твоя. Подумал, эскортница. Сочная такая…

— Лучше заткнись, Егор. Ты меня услышал, — рычит Герман и разворачивается ко мне. — Ты в порядке, Виктория?

Киваю. Хотя я все еще в шоке. Прижимаю ладонь к ушибленной щеке. Герман всматривается в мое лицо и хмурит брови. Подходит, вынимает платок из кармана пиджака и большим пальцем через тонкий белый ситец протирает мой подбородок. На ткани остается багровый след. Удивительно, как кровь из губы платье не заляпала.

— Дай посмотреть, — произносит он теплым любовным голосом, и отодвигает мою руку от лица. Увидев скулу, цедит: — Вот ублюдок! Прости меня, это я виноват. Мне не следовало отпускать тебя одну.

Герман выглядит крайне озабоченным и огорченным.

— Откуда ты мог знать, что твой брат напьется и будет приставать? — пытаюсь приободрить его. — Спасибо, что подоспел вовремя. Все обошлось.

— Я единственный ребенок в семье, — сурово отвечает Герман и, взяв за ладонь, ведет меня в сторону выхода. — Этот упырь мне не брат.

Не решаюсь больше расспрашивать. Наверное, Егор просто так сказал или употребил для красного словца. Хотя они с Германом явно давно знакомы.

Спустя несколько минут мы выходим к машине. Не дожидаясь Георгия, Герман самостоятельно открывает мне дверь и сажает в салон. Запрыгивает с другой стороны. Велит ехать домой как можно быстрее.

Всю дорогу мы молчим. Герман явно не в духе и, похоже, корит себя за то, что случилось со мной. Вспоминается похожая сцена, когда на вечеринке в честь дня рождения Тимура один из его друзей, завсегдатаев сигарного клуба, начал грязно ко мне клеиться. Муж тогда тоже поставил негодяя на место, но сделал это оберегая не меня, а свою репутацию. Мне же он потом устроил скандал, что я развязно себя вела, хотя моей вины в той ситуации не было.

В действиях Германа я увидела желание защитить именно меня. Защитить то, что ему дорого. И это прямо подкупает. Все-таки рядом с ним я и правда чувствую, что он не даст меня в обиду.

Когда мы заходим в дом, Герман протягивает Марте пакеты с вещами, в которых я выезжала, и сразу дает указание:

— Принесите Виктории лед, — бросает ей, затем оборачивается ко мне. — Приложи, пожалуйста, к щеке холод.

Соглашаюсь, хотя не думаю, что будет синяк. На мне они плохо образуются.

— Мне жаль, Виктория, — снова произносит Герман, помогая мне снять меховой полушубок.

А я кожей ощущаю чувство вины, которое его терзает. Приятно, наверное, хотя кажется немного странным. Ничего же толком не произошло. Подумаешь, Егор залепил мне пощечину?

Не подумаешь! Черт! С ублюдком-Тимуром я успела привыкнуть к тому, что меня можно ударить по лицу, и это норма! Для Германа явно не норма. Он считает такое недопустимым.

До меня наконец доходит, насколько сильно расшатались и пострадали мои границы, пока я жила с Тимуром. С ним я разучилась уважать себя. С ним я становилась хуже. И если бы Герман не увез меня тогда, Тимур бы подавил, продавил, манипуляциями заставил бы меня поверить, что наличие у него Маши — это нормально. Как и до этого подсаживал такими объемами чувство вины, что я прощала ему пощечины и прочее. Точнее, даже не так. Я считала, что заслужила!

Герман щелкает пальцами у меня перед глазами. Похоже, я так углубилась в мысли, что застыла у входа, глядя в одну точку.

— Ты в порядке, красавица? — слышу беспокойство в его голосе. — О чем задумалась?

— О том, что Тимур подонок, — выговариваю тихо и сквозь зубы.

— Я рад, что ты это осознала, — Герман улыбается и расстегивает пиджак. — Выпьешь со мной кофе?

Злюсь. На себя, что не видела того, что творит бывший муж. На него за то, что вел себя как конченный кретин. И совсем не хочу сейчас беседовать с Германом. Мне надо побыть одной.