Тереза Ромейн - Исполнение желаний
И Джейн тоже пришла, как он ей велел. Вид у нее был усталый и несчастный, и атласное платье цвета персика не спасало ситуацию.
И – не самая приятная неожиданность – она держала под руку Локвуда.
Локвуд? В церковь? Интересный расклад.
И наводит на размышления. По всей видимости, маркиз задумал что-то недоброе, хотя какой финт он мог выкинуть в церкви, для Хавьера было загадкой.
Граф, не торопясь, спускался по лестнице в холл, присматриваясь к маркизу. Тот выглядел неважно и то и дело потирал висок.
– Локвуд, дружище, тебе плохо, да? – преувеличенно заботливо спросил Хавьер. – Во всем надо знать меру, – наставительно добавил он, – тогда и с головой будет порядок, и с другими частями тела тоже.
– Хавьер, не мог бы ты помолчать. И поменяй набойки на своих сапогах, их стук может мертвого поднять.
– Не думал, что у тебя такой чуткий слух, особенно если учесть, что во всех спальнях у меня ковры. Но что тебе мешает вернуться в постель? Стук моих сапог в ближайшие часа два тебя точно не разбудит.
– Тебе не удастся так просто от меня отделаться. – Судя по голосу, маркиз оживал. – Я намерен выиграть пари, а времени на то, чтобы прогнать нашу буквоедку, у меня осталось всего чуть больше недели. Сам видишь, спать мне некогда.
– Ах, бедняга, весь в делах и заботах. Тебе и голову преклонить некогда. – Хавьер старался говорить как можно тише. Если Луиза их услышит, произойдет катастрофа.
– Мои заботы – праздник по сравнению с твоими, кузен. Это ведь надо было додуматься, потащить всю компанию в церковь ни свет ни заря. Мне бы это никогда в голову не пришло.
«Как и мне», – чуть было не ответил Хавьер, но вовремя спохватился. Не стоит воодушевлять Локвуда, признаваясь ему в том, насколько важно для него, Хавьера, выиграть это пари.
Да черт бы с ним, с пари! Утро Рождества – не самое лучшее время для подобных мыслей, и Хавьер с радостью забыл бы об этом споре навсегда.
Граф взялся сопровождать леди Ирвинг и мисс Оливер, предоставив Локвуда Джейн. Эти его родственнички друг друга стоили!
Колокольный звон, торжественный и звонкий, огласил окрестности. Физиономия Локвуда из бледной сделалась землистой и скривилась от боли.
Поместная церковь Хавьера была небольшой, построенной в готическом стиле из того же серо-коричневого камня, что и главное здание Клифтон-Холла. Примерно лет пятьдесят назад Клифтон-Холл был расширен за счет дополнительных пристроек, но никому и в голову не пришло перестроить церковь так, чтобы она вмещала больше людей.
Возможно, потому, что владельцы имения не слишком часто ходили на службы.
Войдя внутрь, граф поймал себя на мысли, что церковь сохранила свое очарование во многом благодаря тому, что осталась нетронутой. Каменный пол, отполированный до блеска многими поколениями прихожан, укрывала ковровая дорожка, ведущая к алтарю, темная и протертая едва ли не до дыр. Камень и дерево стен, арки и остроконечные ажурные башенки потемнели от копоти. Потоки света, льющегося через витражные стекла стрельчатых окон над алтарем, ложились цветными пятнами на стены, столбы, на пол, создавая совершенно особую умиротворенную атмосферу.
Церковь не отапливалась, но это не мешало прихожанам. Людей согревала вера и понимание того, зачем они здесь.
А, возможно, отчасти еще и теснота. Везде, где можно было расположиться, стояли люди, касаясь друг друга плечами, все лавки тоже, разумеется, были заняты, включая и места на отгороженной скамье, богато украшенной резьбой, с высокими спинками прямо напротив алтаря, предназначенной хозяину имения и его семье.
Хавьер в окружении гостей неприкаянно стоял в проходе. Сесть им было некуда, и что ему делать в этой ситуации, граф не знал. Им овладела растерянность – чувство, которого он больше всего не любил и боялся.
Этой проклятой растерянности он нанес контрудар с помощью выражения номер два: надменная самоуверенность, жестом пригласив своих гостей пройти в глубь церкви.
Появление господ из Клифтон-Холла вначале прошло незамеченным, поскольку лица всех прихожан были обращены к алтарю, а мысли заняты молитвой. Но вскоре произошло неизбежное. Каждый из движимых любопытством прихожан старался оглянуться незаметно, но то, что с высоты своего роста обозревал Хавьер, напоминало рябь на дотоле гладкой поверхности воды, вызванной внезапным порывом ветра.
Вскоре Хавьер услышал за спиной деликатное покашливание и обернулся. Перед ним стоял мужчина средних лет с волосами цвета соломы. Судя по одеянию, это и был викарий, и, судя по робкой улыбке на его лице, викарию было не по себе.
– Милорд… Лорд Хавьер… – заикаясь, проговорил он. Викарий непрестанно кланялся, то и дело косясь по сторонам, очевидно, таким образом здороваясь со знакомыми прихожанами. – Милорд… Какая приятная неожиданность… Вы и ваши гости… Мы не… То есть… Я распоряжусь, чтобы вашу скамью освободили немедленно.
Викарий все время дергал себя за вышитый воротник стихаря, а уши у него сделались почти лиловыми.
Хавьер чувствовал себя так мерзко, что невольно закралась мысль, не заболевает ли он снова.
– Будьте любезны, – ледяным тоном распорядился он.
Викарий оживился, очевидно, обрадовавшись тому, что хозяин поместья не учинил над ним расправу прямо тут, в церкви. Он выглянул из-за плеча графа, выгнул брови, выкатил глаза, сделав страшное лицо, и взмахнул рукой, словно сметал что-то ненужное.
Когда Хавьер вновь повернулся к алтарю лицом, скамья с высокой спинкой и затейливой резьбой была пуста, а ряды прихожан стали еще теснее.
Проклятье. Хавьер подозревал, что его и так не слишком жалуют арендаторы, а теперь ко всем грехам присовокупится еще и этот: испортил людям рождественскую заутреню.
Но с какой стати они решили, что могут узурпировать его скамью? В церкви, которую построили его предки, которая принадлежит ему? Как они посмели ущемлять в правах того, от кого целиком зависят?
Внезапно им овладело отчаянное желание развернуться и уйти. Но назад пути не было – люди уже расступались перед ним, пропуская вперед.
Не оглядываясь, Хавьер прошел к освобожденной для него и его гостей скамье перед алтарем, чувствуя себя голым королем из известной сказки.
И, как и тот самый голый король, он, расправив плечи, приготовился к долгому испытанию. Что бы там ни случилось, граф должен держать лицо. Вернее сказать, держать выражение номер два: надменная самоуверенность. Чтобы показать, что он тут хозяин, всем тем людям, которые сейчас смотрели на скромного викария и все более уверенно и радостно пели рождественский гимн.
Глава двенадцатая,
содержащая весьма соблазнительный вымысел
