Алина Знаменская - Свидетельница
– Ты сейчас бередишь свои раны, – сказала тетя. – Но это пройдет. Ты сама знаешь, что Игорь тебя любит.
– Лен, поговорим о чем-нибудь другом, – попросила я.
Но сменить тему мы не успели. В комнату заглянула Ксюха:
– Можно, я с вами посижу?
– Конечно, – сказали мы в унисон.
Ксюха села на стул, и воцарилось молчание. Мне тяжело было говорить, да и не хотелось. А Лена была счастлива, и ее тяготило общение с несчастными.
– Пока вы тут болтаете, я блинчиков испеку, – подскочила она.
Мы остались вдвоем.
– Свет, поживите с Ирой у меня, – вдруг попросила Ксюха. – Пожалуйста!
Я села на кровати, внимательно взглянула на свою подружку. Ксюха была похожа на брошенную собаку.
– А твоя мама?
– Маме от меня на работу далеко, а у нее я не могу. Там все время этот Валерий Иванович… Он всегда разговаривает со мной таким бодреньким голосом. Прямо тошнит… Я не могу с ними, и одна тоже не могу. Понимаешь?
– Не думаю, что мои будут в восторге от твоей идеи.
– Но вам же удобнее будет у меня. Тебе в школу близко, Ире в сад. Я ее забирать буду. Ну пожалуйста, Свет…
– Я подумаю.
На самом деле я не могла ни о чем думать. Я была рада, что за меня подумали, что я кому-то нужна.
Мы перекочевали в Поле Чудес. Ксюшка по крайней мере не задавала вопросов и не давала советов.
Она все еще находилась в некоторой прострации и, похоже, не совсем ориентировалась в происходящем вокруг. Дома она оставаться боялась, и поэтому таскалась со мной даже на работу.
В интернате подавленную, бессловесную Ксюху моментально облюбовала Карина Грошева. Едва мы появлялись, Карина вцеплялась в мою подругу и не отпускала до самого отбоя.
– Тетя Ксеничка, – пела Карина, заглядывая гостье в лицо, – вы такая хорошенькая, такая красивенькая…
– Спасибо, Кариночка, – удивлялась Ксюха. Под потоком вылитой на нее лести моя подруга начинала оттаивать.
– Какие у вас ногти красивые, какой цвет волос…
Ксюха осторожно гладила рыжие вихры Карины.
– А мне твой цвет нравится. Издалека видно.
– Так давайте поменяемся? – ловко маневрировала Грошева. Наконец она вырулила на главный вопрос: – Тетя Ксюша, а у вас дети есть?
– Нет, – вздохнула молодая вдова и вновь погладила девочку по вихрам.
Грошева замерла, сглотнула и выдохнула не голосом даже, а всем нутром:
– Бедненькая вы моя! – И заграбастала Ксюху обеими своими цепкими ручками.
В пятницу Ксюха помогала мне мыть учеников моего класса. Она притащила в интернат кучу разноцветных мочалок, шампунь «без слез», разноцветные фигурные куски мыла для детей в виде рыбок, слоников и улиток.
– С ума сошла, – прокомментировала я. – Ты хочешь, чтобы они это использовали как мыло?
Я оказалась права. Дети, увидев всю эту красоту, набросились на подарки. Рыбок и слоников попрятали по карманам, а из-за мочалок едва не устроили потасовку.
Остановила всех, как ни странно, все та же Карина.
– Положите мочалки на место! – железным тоном приказала она. – Команды разобрать не было!
Когда мочалки нехотя вернули, Карина объявила:
– Тетя Ксюша сама раздаст. Правда же, тетя Ксюша?
Ксюшка раздала мочалки, и мы повели детей мыться.
Работа меня выручала. Она выматывала меня так, что я уже не могла ни о чем думать. Но моя работа, похоже, выручала и Ксюшку. Мы вдвоем с такой тщательностью оттерли учащихся 2-го «Б», что когда я увидела их, перемытых, на лавке в предбаннике, – с розовыми ушами и чистыми розовыми ручками, только искренне воскликнула:
– А ну-ка, полюбуйтесь на себя в зеркало!
Они не узнавали себя. Очень внимательно разглядывали свои розовые физиономии и хотя и толкались, по обыкновению, и хихикали, но удивления скрыть не смогли.
– Их редко моют? – спросила подруга.
– Почему же? – пожала я плечами. – Обычно их загоняют в баню, дают кусок мыла на троих. Никто не возьмет на себя подвиг двадцать гавриков драить мочалкой. А самих их никто не научил. Постоят под душем, и назад.
Ксюшка только головой покачала.
В интернате ее удивляло многое из того, к чему я уже привыкла.
Отправив мальчишек на ужин, я заглянула в спальню девочек и увидела следующую картину: девочки сидели перед Ксюшкой с вытянутыми руками. Она выдавливала крем каждой на тыльную сторону ладони и слегка размазывала. Карина обнимала мою подругу со спины.
Я могла бы прочитать своей подруге целую лекцию на тему «Как не надо вести себя с интернатскими детьми», но не стала. Зачем?
Ксюшка сама сейчас была одиноким ребенком. И кому больше нужна вся эта канитель: ей или детям 2-го «Б»?
После дежурства мы пошли в детский сад.
Территория сада была хорошо освещена, и мы издалека увидели две фигуры, маячившие на крыльце. Мужчина и ребенок. Игорь и Иришка. У меня внутри все сжалось и подступило к горлу.
– Выпустили, – прокомментировала Ксюшка.
Игорь подошел, буркнул:
– Привет.
Ксюшка подхватила на руки мою дочь и унесла ее прочь, за территорию сада.
Они шли впереди, а мы с Игорем – сзади.
– Ну как вы? – спросил он.
– Нормально. Мы у Ксюши живем.
– Я так и понял.
– А ты как?
– Да вот, отпустили…
– Хорошо.
Разговор застрял. Мы дошли до дороги, отделявшей Простоквашку от Поля Чудес. Ксюша и Иришка топтались на обочине.
– Свет, знаешь… я, конечно, очень виноват, – быстро заговорил Игорь. Мимо неслись машины, рассыпая порции грязи на серые обочины. – Ну, пожалуйста, Свет, возвращайтесь домой!
В этот момент светофор мигнул зеленым.
Машины нехотя остановились.
– Извини, – сказала я, схватила за руку дочь, и мы побежали через дорогу. Едва мы миновали переход, машины с алчностью оголодавших зверей сорвались с места. Я оглянулась. Игорь стоял на другой стороне дороги и смотрел нам вслед сквозь агрессивный поток машин. Очки его бликовали в свете фар.
В конце марта всегда бывает особенно противно вечерами на улице. Темно, сыро и слякотно. Примерно так же было в тот вечер у меня на душе.
Подойдя к калитке, моя дочь обернулась и, не увидев рядом отца, вопросительно уставилась на меня.
Я попыталась сделать вид, что не поняла ее вопроса. Но этот номер не прошел. Она дернула меня за рукав и показала в сторону дороги.
– Папе нужно на работу, – начала я свое вранье. – Он сегодня улетает в Турцию.
Иришка задумчиво посмотрела в небо. Там, в зыбкой вышине, среди мокрых звезд двигалась светящаяся точка. Спутник, наверное.
– Ты его простишь? – спросила Ксюха, когда мы, уложив Иришку, пялились в телевизор.
– Он меня предал, – отозвалась я. – Предательство не прощают.
– Нужно вникнуть в обстоятельства дела, – не согласилась она. – Измена измене рознь.
