Барбара Хоуэлл - Прогулочки на чужом горбу
— Прекрасно. Квартира ведь ваша. И книга. И предательство. Я же хотела лишь изложить свою точку зрения.
Я смалодушничала и теперь отступаю, но на него действительно страшно глядеть.
— А теперь уходите. — И слова, и тон звучат как удар хлыстом.
— НО Я ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧИЛА! — заорала я. Колени мои дрожали, но внезапно кровь, насыщенная адреналином, блаженным, фантастическим, мощным потоком устремилась по моим жилам. Заполнила голову. Затопила легкие. Наконец-то я была в состоянии мыслить, видеть четко.
— Согласна. Джой использует людей в своих целях! — кричала я. — Согласна, она строит козни. Тысячу раз согласна, но наконец теперь я начинаю понимать, что некоторые женщины вынуждены выбирать этот путь: обманывать и устраивать ловушки. Но сколько бы она ни мошенничала, она не враг. И не была никогда врагом. И хотя я терпеть ее не могу за то, что она использовала меня, я считаю — да, считаю — себя гораздо более талантливым и серьезным художником, чем она, и даже, может быть, чем вы когда-нибудь станете, дело не в этом. А в том, что независимо от того, кто ты есть — самая что ни на есть образцовая и безукоризненная хозяйка, как я, или авантюристка, как Джой, — ты всегда оказываешься в проигрыше. Все равно дело кончается тем, что тебя используют, словно вещь. И, знаете, я не питаю ненависти к Франни. Мне жаль ее, потому что она будет редактировать вашу книгу и проталкивать ее издание «Та-уном» и задирать с готовностью юбку и молить вас, чтобы вы трахнули ее, готовить вам завтраки и таскать ваши костюмы в чистку. Но что бы она ни делала для вас, в конечном итоге ее ожидает та же участь — вы все равно бросите ее, либо потому, что она прославила вас и, соответственно, вы в ней больше не нуждаетесь, либо потому, что ей не удалось это сделать, и вам потребуется кто-то другой для этой цели. А более всего я преклоняюсь перед Маризой. Мне приятно сознавать, что такая женщина — красивая, с деньгами, с множеством слуг — существует на свете. Женщина, которая в состоянии стать антропологом, имея при этом потрясающих детей, которая может позволить себе расстаться с человеком, которого больше не любит, не мыть за ним ванну. Я бы просто преклонила перед ней колена. Потому что она ни за что и никогда не станет перед вами унижаться. Она нужна нам, нам — простофилям, затюканным реальной жизнью, прислуживающим дома мужчинам. Нужна таким, как я. Да, я. Спросите у Кеннета. Позвоните же и прикажите ему забрать свою при-дурочную жену, которая орет на вас в вашем доме.
Я села. И хотя я сказала, что кричала, в действительности я давно уже сбавила тон. Моя обличительная речь превратилась в некое подобие вековечной скорбной мольбы, заунывной и безликой. Давний знакомый плач женщин. Мужчины побеждают, а женщины оказываются в побежденных. Если только они не богаты. Хотя и тогда тоже. Даже в этом случае они умудряются потерпеть поражение.
— Ну, давайте же. Звоните Кеннету. Поговорите с ним, знаете, по-мужски. Скажите ему: слушай, не могу выдворить отсюда твою жену. Расшумелась тут у меня не на шутку. Забери-ка ее домой да запри на замок.
— Вы и в самом деле хотите, чтобы я позвонил ему? — промолвил он.
Я целых десять минут тут распиналась, нападая на него, а он — вот уж действительно царь зверей — спокойно выжидал, пока я закончу. Отчего же не развлечься, пусть себе полает собачонка. Укусить-то не посмеет. У нее хватит ума понять, что противник намного сильнее и злее. Чувство страха ей знакомо.
А страх сдерживает.
Страх отрицает свободу воли. И он говорит мне: ты — животное слабое, более слабое и более кроткое. Линия, которой мне не переступить, не мной начертана. И это меня бесит.
Но страх также и сближает.
Благодаря страху я опиралась на поддержку двух мужей, которые помогали мне растить детей, платили за мои холсты и краски. Кормили меня. Удовлетворяли в сексуальном отношении. Увеличивали мой небольшой личный счет в банке. Страх учит тебя уживаться с другими людьми.
Теперь возьмем Джой. Ей не хватает страха. Как той обезьянке, которая, где приворовывая, а где забавляя публику своей ловкостью, снует взад-вперед, то и дело переступая черту.
Другое дело — Мариза. Она выше страха, выше ярости. Она богиня. Она святая.
Я ни за что не хотела бы увидеть ее воочию. Пусть она останется в моем сознании легендарной личностью, величественной женщиной, неподвластной миру мужчин, как Эвринома, Артемида, Изида. Куда они все подевались? Отчего так случилось, что в результате двух тысячелетий господства христианской религии единственной богиней, достойной поклонения, оказалась Дева Мария, подвергавшаяся беспрестанным гонениям, обездоленная в сексуальном плане?
Бедняжка мадонна. Славная маленькая девственница. Рожала в хлеву. Потом бежала в Египет. И всю свою несчастную мученическую жизнь знала лишь страдания да страх. И разве ей хоть раз пришло в голову восстать против всего этого? Да как можно! Лишь колена преклоняла, боготворя собственного сына.
Скотт пошевелился на своем стуле. Я посмотрела на него и прочла в его лице нечто, смахивающее на сочувствие. Заходящее солнце, лучи которого проникали сквозь чисто вымытое оконное стекло, озаряли его густые черные волосы.
— Франни тоже понравилась Мариза. Кстати, это одна из причин, по которой она приняла мою книгу.
— Не верю.
— Но это действительно так.
— По словам Джой, вы выставили Маризу настоящей сукой. Она сказала мне, что ваша книга — насквозь мужская, и, по мнению Франни, публика будет рада возможности перемывать косточки такой богатой женщине, как Мариза.
— Джой поняла неверно. В действительности Мариза — одна из многих героинь моей книги. Кстати, в ней немало и мужских персонажей.
— С которыми Мариза не в ладах?
— Вовсе нет. Она славная. Хотя, боюсь, и не так красива, как вы себе ее представляете. Особенно когда у нее ячмень на глазу.
— Она подвержена ячменям?
— Ага. Большим и красным.
— Несомненно, оттого что слишком много видит.
— Или оттого что не промывает свои линзы. И еще она говорит без умолку. Я подшучиваю над этим ее свойством в книге.
— Да уж, не сомневаюсь.
— Но главное — я нарисовал ее образ таким, что он вызывает симпатию у читателя. Вот спросите у Франни. И вообще мою книгу никак нельзя назвать антифеминист-ской. Скорее, я пытался добраться до истины, оставаясь объективным.
— Так что же, по-вашему выходит — Джой мне солгала?
Но вопрос носил чисто риторический характер, потому что я уже поняла: так оно и есть, она способна только лгать.
Он пренебрежительно повел плечами.
— В этом она преуспела.
