Джейн Морни - Корабельная медсестра
– Гейл, неужели мы должны расстаться вот так, почти врагами? – спросил он, увидев, что Гейл молчит.
– Нет. О, нет. – Ее лицо в лунном свете было похоже на белый цветок, лепестки которого чуть шевелятся под легким бризом.
– Напротив, я желаю вам удачи; удачи и... счастья. – Ее дрожащий голос немного окреп. – Похоже, наша дружба была обречена с самого начала, правда? Это сходство, которое вы обнаружили во мне... Естественно, оно должно вас раздражать и тем самым отнимать у нас шанс когда-то стать настоящими друзьями. Но я всегда относилась к вам с большим уважением.
– Благодарю, – он отодвинулся от нее совсем ненамного, но Гейл показалось, что между ними легла непреодолимая преграда. Его лицо утратило то теплое и дружеское выражение, которое заставляло сердце Гейл учащенно биться еще секунду назад.
– Всегда приятно знать, что ты кому-то не отвратителен. – Что она сказала не так? Гейл подумала, что, может быть, она напрасно напомнила ему сейчас о его умершей возлюбленной? Впрочем, раз Бэрри удалось добиться взаимности, то он не должен был быть так уж чувствителен к этой теме. Они молчали. Почему, когда они вместе, у них все время возникают такие сложности? Ведь каждый из них по отдельности обычно достаточно терпим и легок в общении?
Гейл подумала, что сейчас, когда между ними опять возникла эта глупая и непонятная напряженность, она могла бы, в порыве отчаяния, рассказать ему правду о Бэрри. Она почувствовала его руки на своих плечах. Грэхем повернул ее лицом к себе.
– Тогда только и остается, что попрощаться и прекратить наше неудачное сотрудничество? – Его голос звучал почти грубо. – Мы попрощаемся сейчас. Последнее прощание, я боюсь будет очень формальным.
Прежде, чем Гейл поняла, что происходит, руки Грэхема крепче обхватили ее плечи. Его губы прижались ко рту Гейл в жестком поцелуе.
Все чувства оставили ее. Грэхем, должно быть, ощутил, как сильно дрожит девушка и не отпускал ее. На этот раз губы Гейл страстно ответили ему. Вслед за волной путаных ощущений на Гейл нахлынула паника – она поняла, что выдает себя. Поцелуй Грэхема был грубым, почти яростным; она же ответила ему со всем пылом томящейся любви.
Гейл толкнула его руками в грудь, освобождаясь от его хватки. Глаза ее блестели от слез, она бросила на него отчаянный взгляд, повернулась и побежала прочь. Удивительно, как она в своем слепом полете не упала на крутых сходнях.
Гейл добралась до своей каюты, упала ничком на кровать и дала волю чувствам. Так горько и отчаянно она не рыдала ещё никогда в жизни.
Это был недружелюбный поцелуй, если такое вообще возможно. В нем была неприязнь, раздражение – все что угодно, кроме того чувства, которое только и должен выражать поцелуй. Почему, пусть даже и на прощание, он вообще должен ее целовать? В нем была какая-то ярость. Но хуже всего была ее ответная реакция. Всякий раз, вспоминая этот момент, она вспыхивала от стыда и унижения. После всего, что случилось, как она расскажет ему о Бэрри? Он сочтет ее рассказ за ревнивую клевету на соперницу.
Гейл плохо спала, и утром за завтраком сестра Мак Манус, придирчиво разглядывая ее, спросила, как Гейл себя чувствует.
Гейл отвечала, что все в порядке и той оставалось только проводить ее долгим, озабоченным взглядом, когда Гейл, извинившись, встала из-за столика и пошла на дежурство.
У нее было много работы в этот последний перед Мельбурном день. Многие из пассажиров сходили, завтра на берег и вызовы в каюты занимали больше времени, чем обычно из-за последних формальностей и прощания с пациентами, к которым Гейл успела привязаться за долгое плавание. Каждый раз, прощаясь с кем-нибудь из пассажиров, Гейл вспоминала, что ей еще предстоит самое главное прощание, и каждый раз готова была разрыдаться.
Но нет. Грэхем простился с ней прошлой ночью. Она надеялась, что в присутствии посторонних все ограничится простым рукопожатием и вежливыми пожеланиями всего наилучшего.
Ее дежурство выпадало сегодня на второй прием больных, так что с утра Гейл еще не встречалась с Грэхемом.
В се чувствах царил полнейший хаос, когда она входила в кабинет, чтобы спросить, готов ли доктор к приему больного.
– Все готово. Начнем сражение. То, что он может сегодня шутить, как ни в чем не бывало, разозлило Гейл. Наверное, его хорошее настроение оттого, что завтра утром он уходит на берег – вместе с Бэрри.
Наблюдая за ним, когда он был занят пациентом, Гейл горько раздумывала – всегда ли он так прощается с симпатичными девушками из медицинского персонала; поступила ли хоть одна из них так же глупо, как Гейл.
Рабочий день продолжался, и Гейл уже подумывала о том, не стоит ли ей, сославшись на головную боль или что-нибудь в этом роде, избежать вечернего приема.
Она боялась опять выдать свои чувства к доктору, особенно, если он заведет разговор на личные темы. Теперь ей хотелось, чтобы эти последние часы пролетели как можно быстрее и ей уже никогда не пришлось, бы встречаться с Грэхемом.
Но сестра Мак Манус вдруг почувствовала себя неважно, что редко с ней случается. При таких обстоятельствах Гейл не могла просить свою начальницу, чтобы та заменила ее на вечернем приеме.
Гейл подумала, что Грэхем сегодня выглядит очень уставшим. У него наверняка был тяжелый день – он должен был закончить все дома и приготовиться к передаче медицинской службы своему преемнику.
В сущности, все время плавания ему, в отсутствие помощника, приходилось выполнять работу за двоих. Он должен быть рад возможности сбросить этот груз со своих плеч.
Время приема пролетело незаметно. Гейл все время пыталась заглушить в себе мысли типа «Я в последний раз работаю с ним» или «Я в последний раз вижу его».
Когда Гейл провожала последнего пациента, Грэхем обратился к ней из-за своего стола.
– Сестра, я хотел бы с вами поговорить, если можно. – Гейл застыла в дверном проеме как заяц, завороженный ярким светом автомобильных фар посреди лесной дороги.
– Я... Миссис Турнбул ждет меня, я должна забинтовать ей ногу.
– Хорошо – как только освободитесь, сестра, я буду ждать, – твердо сказал Грэхем Бретт.
Когда за Гейл закрылась дверь, Грэм рассеянно взял ручку и стал что-то рисовать в блокноте, что всегда было у него признаком волнения. Затем он бросил ручку и посмотрел на часы. Доктору надо было спешить – он еще даже и не начинал собираться, а завтра у него совершенно не будет на это времени. Интересно, кто займет его место на «Юджинии».
Он с легкой грустью рассматривал свой – теперь уже бывший, кабинет. В этот рейс не было никаких тяжелых случаев, не считая, бедняги Мэтьюсона, но и легким это плавание тоже не назовешь, во многих отношениях. Все равно, ему было жаль, что оно кончается. Он нахмурился и так и сидел, глядя на свой блокнот, когда, вслед за коротким стуком, дверь в кабинет открылась.
