Джанет Чарльз - Одесское счастье
На звонок Оля мигом распахнула дверь – ждала-то не меня, а своего фирмового любовника. На ней был красный пеньюар, отделанный белым пухом. Она по-прежнему оставалась самой хорошенькой и изящной из всех моих знакомых, но глаза ее изменились. Стали жестче, холоднее, равнодушнее. Как костяшки на счетах.
– Обожди, накину халат, – бросила Оля и ушла, не пригласив меня войти, так что я осталась стоять в коридоре. Считай она меня своей подругой, непременно позвала бы на кухню выпить чайку. Никто в Одессе не оставит гостя на пороге. В каждой квартире наготове запасная пара тапочек, чтобы предложить гостю – пусть чувствует себя как дома, почти что членом семьи.
Я заглянула в гостиную, совсем не похожую на ту, что я видела когда-то давно. Мистеру Хэрмону нравились темные стены и черная кожаная мебель, Оля же предпочла розовые обои и красные плюшевые диванчики.
Bend-bent-bent. Bind-bound-bound. Break-broke-broken.
– Нам надо поговорить, – громко позвала я из прихожей, и эхо моего голоса разнеслось по просторным комнатам.
– Мне не о чем с тобой говорить, – отрезала Оля, вернувшись в потрепанном ситцевом халате, который, сдается мне, остался у нее с прежних времен.
– Оленька, Олюшка, ну ты что? Мы ведь столько лет так хорошо дружили, – сказала я как можно примирительней. – Помнишь, мы с бабулей что ни день нянчились с твоими детьми. И ты приходила к нам чаевничать. Бабуля говорит, что очень по тебе соскучилась.
Я увидела проблеск улыбки, но Оля тут же обратно нахмурилась.
– Может, объяснишь, за что ты на меня злишься? – спросила я, глядя на свои лодочки. Если она несчастна, то по моей вине. Я-то рассчитывала, что при ее аховом финансовом положении мистер Хэрмон станет неплохим решением проблем, хотя сама на такое не пошла бы.
– Представь, я к тебе очень ревную.
– Но почему? Ты ведь лучше всех знаешь, как я целый год от него бегала!
– Ах, так по-твоему, ты для него слишком хороша?
– Нет же, Оленька, нет. – Увидев, что тема чувств для меня проигрышная, я сосредоточилась на финансовых доводах. – Ежу понятно, что мистер Хэрмон очень высоко тебя ценит. Только посмотри, как крепко он на тебя потратился: нанял няню, чтобы ты могла сколько хочешь рисовать, разрешил тебе на свой вкус отремонтировать его холостяцкую берлогу, полностью обновил твой гардероб. С тех пор как вы сошлись, у него не было других женщин. Поверь, я бы знала. Это же я веду всю бухгалтерию.
– Он через слово терендит, какая ты умная и забавная, – со вздохом сказала Оля и скрестила на груди руки, чем напомнила мне пятилетнего ребенка, которого не приняли играть в детском саду.
Значит, это мистер Хэрмон во всем виноват.
– Сдается мне, он не имел в виду ничего плохого, – запротестовала я. – Просто решил, что тебе про меня будет интересно, поскольку мы раньше... потому что мы с тобой дружим.
– Я устала с тобой соперничать, – холодно отрезала она. – Я-то знаю, какая ты шибко хитрая.
Пусть это и напоминало комплимент, но на самом деле таковым не являлось. В русском языке слово «хитрый» частенько соседствует со словом «еврей», даже книжка такая есть. И в этом контексте хитрость означает не живость ума, а, скорее, коварство.
Соперничать? Хитрая? Я не могла сообразить, что на это сделать или сказать. Оля пришла мне на помощь. Она протянула руку, открыла дверь и вытолкнула меня на лестничную площадку. Глаза, когда-то лучившиеся в мою сторону смехом и симпатией, теперь сверкали гневом. Халат на ней распахнулся, открыв взгляду кричащее красное неглиже и вздымавшуюся грудь. Оля с ухмылкой наблюдала, как я стою, опешив от удивления, и нервно мну пальцы, словно ищу опору, пока наша дружба рушится у меня на глазах.
– Что, замолчала свой поганый рот? Мне уже надоело с тобой мудохаться. Я сдыхаюсь от тебя, чего бы мне это ни стоило, чертова жидовка! – прошипела она и захлопнула дверь у меня перед носом.
Глава 7
Той ночью я не сомкнула глаз, снова и снова прокручивая в мыслях наши с Олей отношения. Как я могла так долго смотреть и не видеть? Я-то любила ее и верила, что это взаимно. У нас было столько общего. Общие балетные чешки, общие школьные уроки, общие симпатии среди мальчиков. Сколько раз я помогала ей с домашним заданием? Сколько часов просидела с ее детьми? Сколько тапочек и носочков бабуля для них связала? Я от первой встречи считала ее подругой. И только теперь, приглядевшись к прошлому, вдруг расчухала, что в самой школе Оля со мной почти не разговаривала. Мы общались только после занятий, без свидетелей, пока она списывала у меня уроки на бабулиной кухне. А после выпускного она и дальше забегала по вечерам, но не за дружбой, а просто чтобы покушать. И если я делилась с ней своими закавыками, Оля никогда мне не сострадала. А от ее советов было больше вреда, чем пользы. Так на мои жалобы за приставучего мистера Хэрмона что она сказала – «плати». Разве настоящая подруга такое присоветует? Почему же ж я раньше этого не замечала? Почему раньше не взяла глаза в руки? Слепая адиётка, вот я кто. В словах и поступках Оли то и дело проглядывал задний смысл, но я упрямо в ней не сомневалась. Верила ей, и точка. Адиётка.
Теперь-то я раскусила, почему бабуля отреклась от своей прежней веры – ее изнурили неоправдавшиеся надежды и потери. Потери, которые грохались на нее не через то, что она сказала или сделала, а через мутную червоточину в ее природе. Как же сообщить ей о нашей новой утрате?
Утром за завтраком я прикидывала, что делать дальше. Бабуля сидела в бледно-голубом халате, я уже надела серый деловой костюм и водолазку, прислушавшись к пожеланиям шефа. Мистер Хэрмон из Хайфы. Пусть узнает правду про свою марьяжницу. Да. Так мы с ней и сведем счеты. Она еще поплачет, когда «чертов жид» турнет ее коленом под пухлый зад. Представив, как Олюня окажется на улице без копейки в кармане, я приободрилась. Правда, только до тех пор, пока воображение не дорисовало троих детей, примостившихся рядом с ней на том же бордюре.
– У тебя усталый вид, заинька.
Я постаралась изобразить улыбку. Рассказать бабуле или дальше варить в себе? Мне шибко приспичило хоть кому-то поплакаться. Допив свой кофе, я описала вчерашнюю стычку.
– Вот через это тебе и надо уехать из Одессы, – покачала она головой. – Ты вот посмеялась, когда я просила тебя закадрить американца, но теперь-то сама видишь, почему я молюсь, чтобы ты встретила мужчину, который увезет тебя отсюда – из нашего мира нищеты и злобы. Я всю жизнь прожила среди двуличных людей вроде той же Оли, всю жизнь не знала, кому можно доверять. Не хочу для тебя такой же судьбы. Я от многого тебя ограждала, но не могу защитить от всего. И от всех. И я не всегда буду рядом с тобой...
