Майк Гейл - Ужин вдвоём
— Неужели сам еще не решил?
По лицу моему расплывается широкая улыбка.
— Честно говоря, уже решил.
— Так зачем же спрашиваешь? — отвечает Фрэн. — Делай то, что считаешь правильным.
Школьники
Зимний день, солнечный и ясный. Пять минут четвертого — конец уроков. Я подхожу к воротам Николиной школы в Вуд-Грин. На вид — самая обыкновенная школа, не лучше и не хуже той, в которую ходил я в тринадцать лет. Оглядываюсь кругом и вижу несколько машин: в них — мамы и папы, ожидающие своих чад. Одна или две пары примерно моего возраста. Странно подумать, что у меня теперь есть с этими людьми нечто общее.
Звенит звонок, и секунду спустя из школьных дверей вылетает толпа детишек и несется к воротам. В этой толпе я замечаю Николу гораздо раньше, чем она меня. Я окликаю ее: она оглядывается, но меня не видит. Снова зову ее, и она робко идет ко мне, пока я пытаюсь сообразить, подпадают ли мои действия под понятие «в интересах ребенка».
— Что случилось? — тревожно спрашивает она. — Я что-то сделала не так?
— Нет, что ты! Конечно нет. Просто я получил твое послание и теперь хочу с тобой поговорить.
Она кивает.
— Послушай, я понимаю, для тебя все это очень тяжело. И это естественно. Сама посуди: вдруг появляется какой-то чужой взрослый мужик, и ты думаешь, что он твой отец…
— Я знаю, что вы мой отец.
— Знаешь?
Она снова кивает.
— Откуда?
— Вы — тот мужчина на фотографии. И мама мне о вас рассказывала. А вчера я спросила ее, и она сказала такое, что я поняла: вы действительно мой папа.
— Что же она такое сказала?
— Я стала спрашивать ее о вас. Она к этому привыкла: я, когда была маленькая, все время спрашивала, кто мой папа и где он.
— И что же она сказала?
— Я спросила, узнает ли она вас сейчас, если встретит?
— А она?
— Сказала, что да. Она говорит, за четырнадцать лет вы должны очень измениться, но одно в вас наверняка осталось прежним. Глаза. Мама сказала, у вас были потрясающе красивые глаза. А у вас глаза и правда очень красивые, так что я поняла: это не ошибка, вы в самом деле мой папа!
Я едва удерживаюсь от смеха. А может, от слез.
— Но если ты точно знаешь, что я твой папа, почему же не хочешь больше со мной видеться?
— Я просто хотела на вас посмотреть. Вот и посмотрела. Вы очень хороший. Но я не хочу, чтобы у вас из-за меня были неприятности. У вас своя жизнь, и…
— То есть ты просто обо мне беспокоишься? Не надо, милая. За меня не волнуйся. Я очень хочу видеть тебя почаще — если, конечно, ты не против.
— Но у вас есть жена… нет, вы только так говорите, а на самом деле…
— Никола, я на самом деле хочу с тобой общаться дальше. Честное слово.
— А что ваша жена скажет, когда узнает?
— Наверное, примерно то же, что и твоя мама тебе.
— Вы правда этого хотите? — спрашивает она.
— Честное слово. А ты, Никола — ты точно этого хочешь? Догадываюсь, как тебе сейчас нелегко.
— Вам, наверно, тоже.
— Да, но мне тридцать один год. У взрослых вообще жизнь нелегкая.
— Как вы думаете, что сделать, чтобы нам было полегче? — спрашивает она. — В прошлый раз мы обедали в «Макдональдсе», но туда каждый день ходить нельзя, а то растолстеешь.
— Думаю, нам надо повести дело начистоту. Все рассказать — и Иззи, и твоей маме. Тогда нам сразу станет легче. Исчезнет эта секретность, мы перестанем прятаться, словно делаем что-то нехорошее… Терпеть не могу секретов. Да и тебе это вряд ли нравится.
— И что же, вы своей жене все-все расскажете?
— А ты расскажешь своей маме, — твердо отвечаю я.
— Да, но…
— Что?
— Если я расскажу маме, все сразу переменится. Я уже не смогу с вами встречаться, как сейчас. Она рассердится, начнет меня ругать — а я ведь не сделала ничего такого, чтобы за это ругать, правда?
— Нет, конечно нет.
— Но и врать я не хочу. Я обязательно все расскажу маме, а вы — вашей жене, но… давайте немножко подождем! Чтобы узнать друг друга получше.
— Сколько же ждать, как ты думаешь? День? Два дня? Неделю?
— Не знаю. А вы как считаете?
— Давай так. Пока оставим вопрос открытым. И скажем тогда, когда почувствуем, что пришло время. Договорились?
Она поднимает глаза и еле заметно кивает — видимо, это знак согласия.
— А теперь куда? — спрашиваю я.
Подумав, она сообщает, что хочет есть. Я тоже, говорю я. Тогда она предлагает угостить меня гамбургером. Мы идем в «Бургер кинг» на Вуд-Грин-Хай-роуд. Ресторан полон детишек в сопровождении мам и пап — соучеников Николы.
Никола говорит, что сегодня заплатит за обоих — так будет честно, потому что в прошлый раз я за нее платил. Очень мило с ее стороны. Особенно трогательно, когда ей не хватает пятидесяти пенсов, и мне приходится ее выручать. Для себя Никола заказывает «Хоппер», поджаренный в гриле, для меня — «Чикен Роял». Я спрашиваю, почему она не просит гамбургеры без овощей, если не любит салата, — она отвечает, что ей нравится вынимать овощи самой. Мы садимся в центре ресторана, Никола разворачивает свой бургер и принимается аккуратно извлекать из него салат, а я смотрю на нее краем глаза, чувствуя, как по лицу расплывается широкая улыбка.
Около часа мы болтаем о том о сем. Я многое узнаю о пристрастиях и антипатиях Николы: любит голубой цвет и не выносит оранжевого, обожает журналы, а к книгам равнодушна, всегда мечтала иметь лошадь, но пони побаивается — «у них морды какие-то хмурые». Рассказывает она и о своей маме — как та на другой год после рождения Николы вернулась в университет, получила диплом по музыке, потом с четырехлетней Николой переехала к тетке в Лондон, окончила педагогические курсы и теперь преподает музыку и драматическое искусство в школе Хайфилдс в Хекни.
Мне хочется спросить, не замужем ли ее мать. Но Никола не упоминает отчима — только маму да дедушку и бабушку в Дублине. Очевидно, Кейтлин одинока, думаю я с грустью. Неудивительно — работающей женщине с ребенком на руках нелегко устроить личную жизнь. В конце концов Никола случайно упоминает некоего Фрэнсиса, врача, который встречался с ее матерью до прошлого лета. Их роман продолжался года два, а потом однажды мать спросила Николу, что та скажет, если Фрэнсис больше не будет к ним ходить. Никола ответила, что будет по нему скучать. Тогда мать объяснила ей, что такое бывает: порой люди любят друг друга, но хотят совсем разного. Я спрашиваю, скучает ли Никола по Фрэнсису. «Иногда», — отвечает она. Я полагаю, что на этом разговор о Фрэнсисе окончен; но, подумав, она добавляет, словно оправдывается:
