Розамунд Пилчер - Дорога к любви
— Для девушки, которая так гордится тем, что занята в этой нашумевшей пьесе, она слишком уж озабочена материальной стороной бытия, тебе не кажется?
— А! Так ты читал вечернюю газету? От этой рекламы мне делается плохо.
— Не могу понять, почему она не упомянула, что занимается отделкой квартиры и остановила свой выбор на известном дизайнере по интерьеру двадцатисемилетней Джейн Маршалл, 34-26-36, которая помогает ей в этом деле? Быть может, мы с тобой не пойдем сегодня никуда ужинать? Я не одет.
— Конечно нет. Слишком жарко. У меня есть холодный цыпленок, и я могу сделать салат.
— А я привезу бутылку вина из холодильника.
— Вот и договорились.
— Тогда до восьми.
— Да, до восьми.
Он уже собирался положить трубку, когда она еще раз произнесла: «Раньше не приезжай», — и только потом раздались гудки. Слегка озадаченный, он положил трубку и подумал, что в ее голосе было какое-то беспокойство. Затем пошел за льдом для виски.
Роберт специально приехал немного позже, однако, когда затормозил у дома Джейн, около двери все еще стоял маленький голубой «фиат». Он дважды просигналил и вышел из машины, захватив бутылку вина; почти тут же дверь отворилась, появилась Джейн в выгоревших розовых брюках и кофточке без рукавов. Волосы закрывали половину ее лица, и, что было не совсем обычно для нее, она была слегка расстроена, нервно похлопывала по бедрам руками и показывала вверх.
Удивленный, он подошел к ней, чтобы поцеловать:
— Что случилось?
Джейн взяла у него бутылку:
— Она еще здесь. Никак не уходит. И болтает без умолку. Теперь же, когда ты пришел, ничто не сдвинет се с места.
— Скажем ей, что нам надо куда-нибудь идти и что мы опаздываем.
— Наверное, стоит попробовать.
Они разговаривали шепотом, а сейчас она произнесла громко и внятно:
— Я не знала точно, что это ты.
Роберт последовал за своей подругой вверх по узким крутым ступеням.
— Дина, это Роберт Морроу. — Джейн ненавязчиво представила их друг другу и пошла отнести бутылку на кухню. Роберт услышал, как открылась и закрылась дверца холодильника, куда Джейн поставила вино.
Дина Бернет сидела, подобрав ноги, на большом диване Джейн у открытого окна. Вид у нее был такой, будто она ожидает фотографа или интервьюера, а то и любовника. Она была красива, свежа и в полном расцвете обаяния. Роберт счел, что ни один фотограф не смог бы в полной мере передать все это на снимке. У нее были темно-рыжие волосы, светло-зеленые глаза и кожа как спелый персик. Формы ее тела можно было назвать пышными. Короткое платье и рубашка, зеленая, в тон глазам, скорее открывали ее округлые руки и бесконечно длинные ноги, чем скрывали их, как у обычных людей. На ногах хорошо смотрелись деревянные сандалии, на запястьях блестели золотые браслеты, а в ушах сквозь копну волос проблескивали огромные цыганские серьги. Белые и ровные зубы, длинные и черные, как уголь, ресницы — как такое сокровище могло родиться в Барнсли?!
— Здравствуйте, — приветствовал актрису Роберт. Они обменялись рукопожатиями. — Я только что прочитал о вас в вечерней газете.
— Правда? Там ужасная фотография! — В ее выговоре все еще сохранялся приятный йоркширский акцент. — У меня там вид как у грустной девушки из бара. Но, думаю, это лучше, чем ничего.
Девушка улыбнулась ему, все ее женское обаяние было мобилизовано на завоевание нового для нее привлекательного мужчины. Роберт, польщенный и разомлевший от такого обращения, сел на другом конце дивана. Она продолжала:
— Я здесь случайно. Джейн делает для меня квартиру, а мне попался американский журнал с фотографией совершенно классной ванной. Я просто должна была принести этот журнал и показать ей.
— Как пьеса?
— О, прекрасно!
— О чем она?
— Ну, о…
В этот момент из кухни появилась Джейн и прервала их вопросом:
— Не хотите ли выпить? Дина, мы с Робертом вообще-то собирались идти, и у нас как раз есть время выпить с тобой на прощание.
— Очень мило с твоей стороны. Если можно, я бы хотела пива.
— А ты, Роберт?
— Звучит привлекательно. Давай я пойду принесу…
— Нет. Не надо. Я сама.
Она вытащила пробку из бутылки и ловко наполнила стакан, не пролив ни капли.
— Дина, Роберт — агент по продаже картин, он работает в галерее Бернстайна на Кент-стрит.
— Правда? — не поверила Дина, оживившись и еще шире раскрыв глаза. — Вы продаете картины и все такое прочее?
— Ну, да.
Джейн передала Дине пиво, придвинула к дивану маленький столик и поставила стакан.
— Роберт — очень влиятельный человек, — продолжала она. — Он все время летает то в Париж, то в Рим, заключая свои дорогостоящие сделки. Правда, Роберт? — Она опять взяла поднос: — Дина, тебе бы надо договориться, чтобы он подобрал картину для твоей новой квартиры. Что-нибудь современное, чтобы повесить над камином, и, как знать, может, со временем эта картина будет стоить целое состояние. Ты сможешь ее продать, когда для тебя не найдется достойных ролей.
— Не говори так. Я же только-только начала! А это дорого мне будет стоить?
— Не дороже, чем американская ванная.
Дина очаровательно улыбнулась:
— Однако я всегда считала, что ванная очень важная вещь в доме.
Джейн налила еще два стакана и передала один из них Роберту. Затем уселась в кресле напротив дивана лицом к своим гостям.
— Ведь это же твоя квартира, — сказала она. В ее голосе слышалось тихое раздражение.
Роберт быстро перебил ее:
— Вы еще не рассказали мне о новой пьесе… О «Стеклянной двери». Когда премьера?
— В среду. В эту среду в театре Реджент.
— Нам надо достать билеты, Джейн.
— Да, разумеется, — согласилась Джейн.
— От одной мысли о премьере у меня сдают нервы. Понимаете, это моя первая роль в театре, и если бы не Мейо — он просто необыкновенный постановщик… Без него я бы все бросила.
— Вы еще не сказали, о чем пьеса.
— Ну… Она… Я не знаю. О молодом человеке из простой рабочей семьи. Он пишет книгу, и она становится бестселлером и делает его знаменитым. Ну, вы понимаете, телевидение и все такое. Затем он знакомится с людьми из мира кино, становится все богаче и все отвратительнее. Начинает пить, заводит кучу любовниц, просто прожигает жизнь. В конце концов, эта разгульная жизнь, конечно, приводит его к тому, с чего он начинал. Молодой человек оказывается в доме своей матери на кухне перед старой пишущей машинкой с чистым листом бумаги на каретке. Я понимаю, что сюжет банальный, но постановка правдивая и задевает за живое, а диалоги как будто взяты из самой жизни.
