Памела Джонсон - Решающее лето
— Он один из лучших в Лондоне, и цены не слишком зависят от черного рынка. Мы часто там бываем.
— Я не могу себе позволить часто бывать в таком ресторане.
— Кто из нас теперь может себе что-либо позволить, — заметила Элен только для того, чтобы что-нибудь сказать.
— А знаешь, — Филд понизил голос, и на его длинном лисьем лице появилась хитрая ухмылка, — даже в наше время можно найти выход.
В эту минуту я случайно взглянул на Наоми и увидел, как плотно сжались ее губы и как она еще крепче сцепила пальцы рук, лежавших на коленях.
— Какой же?
Филд выпрямился и сразу же оставил таинственность.
— Не знаю. Откуда мне знать? Для этого я недостаточно умен. Просто думаю, что это возможно. Ведь сама жизнь предоставляет массу возможностей. Знаешь, как мне бывало говорила Хелена: «Джонни, в мире столько возможностей, и мне хочется плакать оттого, что я уже не смогу воспользоваться ими». — Он умолк, а затем очень просто и естественно сказал: — Она была великолепна!
Меня коробило все это: сидя в гостиной Хелены, в ее любимом кресле у камина, он предавался воспоминаниям, которые отодвигали куда-то все, что я сам знал и помнил о Хелене. При ее жизни он пользовался ее щедростью — не столько материальной, сколько щедростью ее души и ее искренней привязанности к нему. А теперь, воспользовавшись неоспоримой истиной, что молодые не обязаны понимать причуды и слабости старости, он пытается принизить Хелену.
— Как Чармиан? — спросила меня Наоми и очень обрадовалась, узнав о рождении маленькой Лоры.
— Это, должно быть, прелестное дитя. Чармиан очаровательная женщина, а ее муж, по словам Джонни, тоже хорош собой.
— Кстати, как он? — воскликнул Филд. — Не мне судить, конечно, да и видел я его всего один раз, мельком, но мне кажется, он ей не пара.
Забыв об осторожности, я вдруг согласился с ним. А затем, вспомнив, спросил:
— Позволь, разве ты не виделся с ним совсем недавно?
Он без колебаний ответил:
— Да, мы как-то случайно встретились и поболтали минут пять. Собственно, это от него я узнал адрес вашей галереи. Чем он занимается сейчас? Из его рассказов я как-то не понял.
Я сказал ему.
— Хорошие возможности? — осведомился он.
— Не думаю, чтобы перед ним открывалась блестящая карьера.
— Жаль. Чармиан была безумно влюблена в него, как мне помнится.
— Джонни, — укоризненно сказала Наоми.
— Да, — ответил я, — была.
— И если мне не изменяет память, он не очень хорошо к ней относился?
— Да, не очень.
— Жаль. — Филд опустил глаза. Золотистый свет лампы упал на его пушистые ресницы. — Очень жаль.
Наоми взглянула на часы.
— Джонни, уже поздно.
— Неужели? О да, да. Я и не заметил, как прошло время. Помню, бывало, я часами просиживал здесь с Хеленой, не произнося ни слова, читал, или, вернее, пытался читать… — Он поймал мой взгляд и рассмеялся, вспомнив, должно быть, как невозможно было чем-либо заниматься в присутствии Хелены, никогда никого не оставлявшей в покое. — Разумеется, только пытался. Мне казалось, что я нахожусь с ней всего полчаса, а смотришь, уже полночь.
— Как жаль, что я не знала леди Арчер, — снова промолвила Элен с вежливой светской улыбкой. — Чем больше я слышу о ней, тем больше…
— Поднимайся, Элен, — прервала ее Наоми, — и помоги мне наконец вытащить Джонни домой.
Да, это был бесконечно длинный вечер. Онемев от разочарования, я смотрел на Элен, на ее маленькую головку и тонкие, сухие, с четко обозначившимися птичьими суставами руки. Я пожелал всем троим спокойной ночи, проводил их до парадного, а потом смотрел им вслед, пока они шли по тротуару в сторону Черч-стрит.
Вдруг Филд обернулся и, что-то крикнув, побежал обратно. И в эту минуту я вдруг почувствовал, что не могу не видеть Элен, не могу смириться с тем, что моя мечта не станет реальностью.
Джонни подбежал, запыхавшись.
— Клод, чуть было не забыл. Дай мне служебный адрес Шолто. Я обещал ему кое-что разузнать и передать, как только смогу. Не знаю, нужно ли ему это теперь, раз он уже устроился, но все же лучше передать. Он говорил, что не прочь работать в автомобильной компании, я пообещал ему справиться у моего шефа, не найдется ли места на его заводе. Но теперь, конечно, когда он уже устроился…
Я записал ему адрес и телефон Эвана.
— Спасибо. В случае, если тебе что-либо понадобится, в твоем распоряжении все мои скромные возможности, хотя ты сам знаешь, на что я способен… — добавил он со своим обычным деланным самоуничижением.
И тут я решил довериться ему, отдать себя в его руки:
— Ты можешь дать мне адрес Элен?
— Элен? О, конечно, конечно. — И он записал мне ее адрес.
— Ей не стоит об этом говорить.
— О, разумеется, что ты, это твое дело! — ответил он, захлопав ресницами. — Мне бы и в голову не пришло такое. Чудесный вечер, Клод, спасибо. Спасибо за все. За великодушие и прочее. Не представляешь, как много это значит для Наоми.
Он побежал обратно к поджидавшим его Наоми и Элен.
Я в тот же вечер написал Элен и пригласил ее пообедать. На другой же день она позвонила мне по телефону и спокойным голосом дала согласие. Мы договорились встретиться в ресторане Гвиччоли по соседству с Сен-Мартин-лейн.
Это был небольшой ресторанчик, душный и переполненный на первом этаже, просторный и тихий на втором. Стены снизу были выкрашены коричнево-черной краской, казавшейся еще сырой и липкой, вверху же они были оклеены ярко-розовыми, как перья фламинго, обоями. Лампы в золотистых абажурах напоминали гроздья винограда и бросали мягкий, рассеянный свет. Кормили здесь превосходно. Внизу, мне кажется, все было стандартным, как во всех ресторанах такого типа, — невкусная пища и острые приправы. Но я от этого был застрахован, ибо к Гвиччоли меня привел Суэйн, а друзья Суэйна пользовались здесь особыми привилегиями.
Когда я прибыл за пятнадцать минут до назначенного, часа, мне передали, что дама уже ждет за заказанным мною столиком. Я медленно поднимался по лестнице, стараясь снова вернуть то состояние приятного волнения, которое испытывал всего несколько минут назад. В самом деле, это было просто нелепо: когда я не видел Элен, я тосковал о ней, но стоило мне ее увидеть, как все бесследно исчезало. Так и должно быть, говорил я себе, ибо все это не имеет под собой никакой реальной почвы и в итоге останутся пустота и презрение к самому себе.
Поднявшись на последнюю ступеньку, я увидел Элен, одиноко сидевшую в дальнем конце длинного узкого зала с погруженными в полумрак углами и туманно-сверкающей серединой, где лица, расплывались в мареве табачного дыма, голоса были приглушены и еле слышны. Она сидела спиной к окну, гроздья ламп на стене были словно крылья за ее плечами, излучавшие мягкое золотистое сияние. Она не была красивой женщиной, но в этот вечер она вся светилась какой-то строгой и удивительной красотой — ее лицо, волосы, плечи, руки. На ней было желтое платье с низким вырезом и длинными рукавами, а вокруг шеи — знакомое колье из металлических пластин, снова так странно отделявшее от тела ее неподвижную маленькую головку. Когда я подошел, она неуверенно улыбнулась, словно нервничала, опустила взгляд на свои руки, затем посмотрела на меня и снова улыбнулась.
