Дарья Лаврова - Текила-любовь
Когда она, замёрзшая и уставшая, подъехала к общаге, от него пришло смс. Простое и холодное: «Мы больше не встречаемся». Убило сразу. Чисто по-мужски: одним резким рывком и без объяснений.
Но все логично и предельно ясно. Знала ведь, на что шла, и знала, какой он…
* * *Всю следующую неделю Настя почти не ела и не вылезала из комнаты. Она не умывалась, ходила в ночной рубашке, пила водку и постоянно курила в форточку. В один из этих дней, придя домой, Машка сунула Насте продолговатую розовую коробочку со словами:
– Ты знаешь, что с этим делать. Я понимаю, что тебе ни до чего, и с радостью сделала бы это за тебя, но, извини, это как раз тот случай, где дружеская помощь не совсем уместна. Так что иди в туалет и следуй инструкции. Через пять минут приду и проверю. Поняла?
Настя молча кивнула и обречённо побрела в туалет. Через минуту вернулась, брезгливо кинула коробочку от теста на стол и снова улеглась на кровать.
– Ну что? – спросила Машка.
– Не знаю, – последовал в ответ равнодушный вздох. – Ждать пять минут надо.
Машка достала из упаковки полоску теста и посмотрела.
– Что там? – снова подала голос Настя.
– Сама смотри.
– Две полоски, – равнодушно произнесла Настя, будто это было само собой разумеющееся. – И что? Что это значит?
– Это значит, что, вполне возможно, кое-кто будет платить тебе алименты.
– Не рассказывай об этом Анхен…
* * *В конце февраля Настя и Машка сидели в кафе инженерного факультета, пили кофе без молока и пытались придумать рациональное решение кучи проблем, которые за последние две недели успели свалиться на Настину голову.
– Ты знаешь, что когда несколько девушек долгое время общаются, а в нашем случае ещё и живут вместе, то у них даже критические дни одновременно приходят? – с умным видом начала Машка, размешивая сахар гнутой вилкой. Чайных ложек в кафе не водилось.
– Очень оптимистичное начало, Машенька, – вздохнула Настя. – Отсутствие критических дней – моя главная проблема на сегодняшний день. Не считая трёх академических задолженностей, одна из которых висит аж с летней сессии, списка студентов, представленных к отчислению, где моя гордая фамилия занимает одно из первых мест. Собственно, отчисление – через три дня, что повлечёт за собой потерю комнаты в общаге, потерю работы в спорткомплексе, невозможность найти другую работу, потому что я залетела. Надо мной маячит плацкартный билет в Волгоград. Представляю лица предков, когда я завалюсь домой и скажу: я отчислена, беременна и без мужа, – на одном дыхании выпалила Настя. – Я в полной жопе, но домой поехать не могу. Сейчас конец февраля. Если бы можно было как-нибудь повременить с отчислением дней на десять хотя бы…
– Подойди вечером к Новгородцеву, – предложила Машка. – Сострой ему глазки, луп-луп, ты это умеешь. Глядишь, сжалится над тобой и продлит тебе твою троечную сессию. А что, Кристина с Юлькой только так и держатся здесь. Учились бы они на физмате – вылетели бы ещё на первом курсе! У тебя сейчас есть пересдача?
– Курсовая по метрологии, – ответила Настя. – По-моему, ей сдавать бесполезно. Начнётся опять: «Мой юный инженер, моя птичка, рыбонька!.. Ты не знаешь даже на двойку!.. Приходи в пятницу». Уже двадцать восьмое февраля. Я две недели езжу в универ просто так! Бессмысленно! Я как лохушка ношусь с этими распечатками, я уже не просто выучила всё наизусть, я всё понимать начала!.. Нормальные люди сессию месяц назад закрыли! Я не говорю даже о «вышке» за летнюю сессию. С чего начинается мой день? Я еду в универ, час сижу в кафе и пью кофе с пирожными, потом два часа тусуюсь у деканата, пытаюсь взять допуск на курсовую. А этой суке трудно мне три поставить! Как будто мне пять надо!
– Тебе-то не надо, – серьёзно сказала Машка. – Это ей надо. Сто. Зелёных. А лучше – евро. Ты бы у неё сразу на пять всё знала!.. Да ладно, сколько раз мы уже об этом говорили. Я тебе ещё на втором курсе сказала, когда тебя к нам подселили. Помнишь? Наш универ – дерьмо, в котором главное не захлебнуться и не пойти ко дну.
– Помню, – улыбнулась Настя.
– Слушай, по-моему, здесь Васильев. Не оборачивайся! – Машка по привычке схватила Настю за рукав свитера. – Ты с ним не сталкивалась?
Настя отрицательно покачала головой, а потом, медленно и осторожно повернулась к прилавку. Первыми в очереди стояли Андрей, Дима и какая-то невысокая светлая девочка рядом, которую он нежно обнимал своей большой рукой. У девочки была густая чёлка набок и чудовищно худые щиколотки.
– Один кофе со сливками и сахаром, три колечка, три полоски и две «Фанты». Из холодильника, – сказал Димка.
– Две «Фанты»? – издевательски переспросила рыжая буфетчица. – С похмелюки, что ли?
Настя, не допив кофе, резко вскочила и унеслась из кафе в сторону читального зала. Машка побежала за ней, но в проходе с размаху налетела на Васильева. Здороваться с ним Машке не хотелось, но удрать незамеченной, к сожалению, не получилось. Васильев твёрдо встал у неё на пути и сказал:
– Привет! Чего не здороваешься?
– Подержи, – грубо ответила Маша, пихнув ему в руки свою сумку. Затем она засучила рукава и сунула под нос Васильеву два средних пальца. – Один от меня, а другой – от твоей бывшей девушки. – Потом она резко выхватила свою сумку из его руки и быстро выбежала из кафе искать Настю.
* * *Через сорок с лишним минут Машка обнаружила Настю на детской площадке за универом.
– Я написала заявление об отчислении по собственному желанию… – дрожащими губами сквозь слёзы шептала Настя. – Я не смогу здесь учиться, я не хочу видеть его, я не могу… Мне кажется, я умираю. Уж лучше домой, беременной и отчисленной, чем здесь, когда он всегда рядом… Сегодня же заберу свои документы и съезжу на вокзал за билетом.
– Где заявление? – строго спросила Машка, протягивая Насте упаковку бумажных салфеток.
– Оно уже у Новгородцева, – ответила она. – Он сказал зайти к нему в три.
– Я бы тебе врезала, не будь ты беременной… Ладно, пойдём уж, хоть приведу тебя в порядок перед последней встречей с замдекана.
* * *Стоило Георгию Васильевичу выйти из своего кабинета, как его тут же со всех сторон окружила толпа студентов-должников. Все что-то говорили, просили и тянули к нему свои полупустые зачётки и студенческие билеты. Все уже давно знали: если нужен Новгородцев, сразу хватай его за руку и говори, что хотел. В разговорах со студентами у него не было чисел. Максимум – день недели, а когда – на этой неделе, через две или через месяц – неизвестно. Он говорил, что уходит на полчаса, а приходил через три, если вообще, конечно, приходил.
– Отошли все с прохода! – сказал он с интонацией Жириновского. – Встаньте слева! Вы меня слышите? Так… С тобой, с тобой и с тобой, – он серьёзно кивнул на трёх студентов, которые так и не двинулись с места, – я сегодня не разговариваю. Понятно? – и отвернулся к другим.
