Дженнифер Уайнер - Все девочки взрослеют
На самом деле мы возобновили разговор не раньше чем через сорок минут. Я изложила свои доводы. Мы лежали в темноте, укрывшись пуховым одеялом. За окном проезжали машины.
— Хочу уточнить, правильно ли тебя понял. — Тон Питера был весьма сухим и рассудительным.
Муж по-прежнему был голым. На его груди играли отблески свечи с прикроватного столика. Я же успела натянуть пижамные штаны и футболку Филадельфийского университета. Я втиснула голову в теплую ямку между шеей и плечом Питера и приготовилась к дискуссии.
— Ты считаешь, — начал он, — что бар-мицвы как у Тайлера — та причина, по которой мир ненавидит Америку в целом и евреев в частности? И если мы устроим Джой вечеринку за сто тысяч долларов с танцорами, видеоприглашениями и переодеваниями, то поспособствуем террористам?
— Примерно так, — подтвердила я.
— Однако, — продолжал он, — тебя терзает беспокойство…
— И вина! — добавила я.
— …беспокойство и вина из-за того, что мы запланировали недостаточно щедрый праздник для дочери. Поэтому ты хочешь, чтобы я вылез из теплой и уютной постели, открыл Интернет и выяснил, не согласится ли Арета Франклин[56] спеть на вечеринке пару песен?
— Арета ненавидит самолеты, — напомнила я. — Не знаю, что она предпочтет, поезд или автобус. Но не забудь заверить ее работников, что мы оплатим дорогу.
Я откатилась и заставила себя потянуться, глубоко дыша. Ноги направлены к углам кровати, руки подняты над головой.
Питер оперся на локоть и ласково взглянул на меня.
— Ты рехнулась.
Я вздохнула.
— Точно. Джой, наверное, даже не слышала об Арете Франклин. Надо позвать этого, как его… похож на слабоумного младшего брата Леонардо Ди Каприо. Дастин Талл. Джой его любит.
— Кэнни, — терпеливо произнес Питер. — Мы не станем звать Дастина Талла на бат-мицву Джой.
— Тогда что же нам делать?
Я вылезла из постели и стала расхаживать по комнате.
— Может, просто останемся собой? — предложил Питер.
Я плюхнулась обратно на кровать и зарылась лицом в подушку.
— Боюсь, этого недостаточно. — Я села. — Хорошо, тогда Принца.
— Кэндейс, — Питер положил теплую ладонь между моих лопаток.
— Нет. Никакого Принца. Договоримся с ним на два, а явится не раньше восьми, да еще эти штаны с голой задницей…
— Кэнни, — загромыхал Питер. — Что происходит?
Я вскочила и открыла ему самую малость, лишь намекнула на правду.
— Я сказала ей, что платье не годится. Нужно что-нибудь с рукавами. Джой не слишком обрадовалась.
Награда за сглаживание событий вечера вручается…
— Пусть наденет, что хочет, — Питер задул свечу. — В крайнем случае, что-нибудь накинет сверху. Шаль, например.
— Шаль? — удивилась я. — Ей не девяносто лет. И мы не в Анатовке[57] живем.
— Ты поняла, о чем я.
— О накидке, — пробормотала я.
— О накидке, — согласился Питер. — Не раздувай из мухи слона.
— Наша дочь будет выглядеть в синагоге как проститутка, а ты считаешь, что я раздуваю из мухи слона?
— Не будет, — Питер прикрыл рот и зевнул.
— Ладно, не как проститутка, — уступила я. — Всего лишь как эскорт-девица. Знаешь, которым доплачивают за секс.
— Может, всего лишь как подросток? — спросил Питер. Я закрыла глаза и поморщилась. Вот мы и добрались до сути.
— Надо учитывать и ее пожелания, — наставлял меня муж.
Я кивнула. Звучит справедливо.
— Она взрослеет, — добавил Питер.
Я молча замотала головой. «Светлый отрок ли в кудрях, трубочист ли, — завтра — прах»[58]. Увы, это неизбежно. Но мне все равно было больно. Питер спешит выпихнуть Джой из гнезда и завести еще одного ребенка. Издатель мечтает о моем новом романе. Но я не собираюсь никому потакать.
— Так всегда происходит, — Питер нежно поцеловал меня по очереди в губы, в шею и в лоб. — Это нормально.
Слеза скатилась по щеке и упала на подушку. «Моя маленькая девочка, — подумала я и вытерла лицо рукавом. — Единственная моя».
14
Последние четыре дня рождения я провожу одинаково. В выходные накануне мы с мамой делаем в салоне маникюр и педикюр. В следующий уик-энд — смотрим мюзикл в «Киммел-центре» и пьем чай с огуречными сэндвичами и крошечными эклерами в «Риц-Карлтоне». Еще через неделю я приглашаю двух друзей с ночевкой, и мама готовит на ужин все, что я захочу. Раньше я приглашала Тамсин и Тодда. Но в этом году Тодд стал мужчиной, и потому я позвала Тамсин и Эмбер Гросс.
В день ночевки мы с Тамсин сидели в гостиной. В дверь позвонили, и я подскочила.
— Пойдем!
Но Тамсин осталась сидеть с мрачной миной и «Персеполисом»[59] на коленях.
— Открой сама, — отозвалась она.
Понятно, что Тамсин не в восторге от прихода Эмбер. Хотя я спрашивала, не против ли она, и Тамсин ответила, что не против. Последнюю неделю Тамсин и Тодд сидят со мной за столом Эмбер. Я думала, Тамсин будет приятно, что Одри и Саша подвинулись, освобождая им место, но Тамсин молча ест надоевшие диетические буррито, читает книгу и даже не пытается поддержать беседу. Хотя, подозреваю, она только делает вид, что читает, а на самом деле внимательно слушает, как всегда. И, судя по всему, ей не слишком нравятся эти разговоры. Но пока что она помалкивает.
Я открыла дверь и увидела Эмбер Гросс. До сих пор не могу поверить! Все равно что президент заглянет на ужин и просмотр фильма. Надеюсь, все соседи прилипли к окнам и увидели самую популярную девочку Академии Филадельфии у моей двери.
— Привет!
Розовый рюкзак через одно плечо. На прозрачных скобках — желтые резинки. Я могу часами на нее смотреть, разглядывать по частям, пытаясь понять, как выходит, что у нее все идеально. Нужной длины брюки. Рукава рубашки два раза подвернуты, не слишком небрежно и не слишком аккуратно.
— Привет, заходи.
Я провела ее в дом.
— Ух ты! — воскликнула Эмбер, оказавшись в мамином кабинете.
Она изучила ряды «Больших девочек» на разных языках. Взяла в руки рамку с фотографией, где нарядная мама и Макси Райдер позировали на красной ковровой дорожке. Этот снимок я заранее поставила на видное место.
— Ух ты, — повторила Эмбер.
Я расслабилась, но только до тех пор, пока Эмбер не провела пальцем по рядам черно-зеленых книжек из серии «Звездная девушка», которые занимают две полки.
— Твоя мама их читает?
Мое сердце забилось сильнее. «Звездная девушка» — мамин секрет. Хотя, если подумать, далеко не единственный. Но почему я должна хранить ее тайны? Что хорошего она мне сделала в последнее время? Сплошные запреты, и только.
