Мери Каммингс - Стеклянные цветы
— А что ты предлагаешь? — спросил он с нажимом. — Это твои гости, ты их лучше знаешь, чем я!
На Мальту они собирались прибыть завтра к утру и провести там весь день. Необходимо было запастись продуктами и винами, кроме того, в лучшем ресторане Ла-Валетты были заказаны изысканные яства для грандиозной вечеринки в честь дня рождения Амелии.
— Ну ладно, — неохотно буркнула она. — Ладно, я поговорю с Артуром. Попробую узнать, что там на самом деле…
Филиппа это вполне устраивало: если ей удастся убедить Катарину избавиться от запаса наркотиков (а в наличии такового он уже не сомневался), то проблема будет решена, и больше ничего предпринимать не потребуется.
К ужину Катарина снова не вышла. Артур был мрачен, как туча.
После ужина Амелия отозвала его в сторону. Они поговорили на нижней палубе, потом зашли в каюту баронессы. Вышел оттуда Артур минут через двадцать; Филипп дождался, пока тот отойдет подальше, постучал в мастер-каюту и, не дожидаясь ответа, вошел.
Амелия сидела на кровати; с первого взгляда он понял, что она чем-то расстроена.
— Ну что? — спросил он.
— У нее нет никаких наркотиков, — резко ответила она. — И у него нет, и ни у кого нет и не было!
— Но ты мне можешь объяснить, что происходит?
— Нет — не могу, не хочу и не буду! Тебе нужно знать, что на яхте нет наркотиков? Так вот — их нет! А все остальное тебя совершенно не касается!
Она злилась, но непохоже было, что врет. И непохоже было, что удастся вытянуть из нее что-то еще.
— Ладно, — решил больше не давить Филипп, — надеюсь, что ты права…
Смерив его сердитым взглядом, Амелия встала и ушла в ванную. Щелкнула задвижка, послышался шум воды — это значило, что аудиенция окончена.
Ночью она, как ни в чем не бывало, явилась к нему. Поскреблась в дверь, едва он открыл, скользнула внутрь, сбросила халатик и нырнула под одеяло.
— Как у тебя тут тепло!
Филипп лег рядом, потом вспомнил и отключил будильник. Теперь можно было не беспокоиться, что утром беспокойная подопечная вскочит ни свет ни заря и, не предупредив его, удерет в город.
А она уже нетерпеливо терлась об него, гладила ножкой и мурлыкала:
— С тобой спать уютно — ты большой, как медведь…
В Ла-Валетту «Эсперанца» прибыла затемно, к тому времени, как пассажиры проснулись, яхта уже стояла у пристани. В салоне был накрыт легкий завтрак в буфетном стиле, чтобы перед тем, как сойти на берег, желающие могли перекусить.
Филипп проснулся оттого, что Амелия попыталась перелезть через него и взглянуть на часы. Отпихнул ее — все-таки не эфирное создание! — и посмотрел сам.
— Семь часов.
— Пора вставать! У меня сегодня дел полно!
Она заерзала, словно собираясь вылезти из постели, но, когда Филипп сел, снова откинулась на подушку.
— Хоть бы раз в жизни ты мне кофе в постель принес! Ну хоть по случаю дня рождения!
Он молча натянул шорты и отправился в салон. Действительно, по случаю дня рождения… Налил две чашки кофе, в одну добавил сливки и сахар, как Амелия любила по утрам, положил на тарелку несколько пирожков и понес все это в каюту.
Ему оставалось пройти еще несколько футов, когда дверь соседней каюты внезапно распахнулась. Оттуда выпорхнула Иви, быстро взглянула на него, на поднос — и, похоже, с одного взгляда оценила обстановку.
— Доброе утро… — томно протянула она. — Ты не знаешь, Амелия уже встала?
— Понятия не имею, — отрезал Филипп.
Баронесса, естественно, осталась недовольна.
— Ты слишком мало сахару положил, — сообщила она, отхлебнув кофе. — И почему ты не прихватил вместо подноса столик? Там же стоят, в салоне — такие, специально на кровать ставить! Слушай, да ты вообще кому-нибудь приносил кофе в постель?!
— Приносил, — кивнул Филипп. — Только мало и редко.
Одним глотком выпил кофе и ушел в душ.
Да, приносил. Мало и редко. Куда реже, чем мог бы.
Приносил. Линнет. Когда не торопился на работу, и она не срывалась с места ни свет ни заря, подхваченная новой идеей.
И во время медового месяца тоже…
У них был медовый месяц в Париже. Они жили в небольшом отеле недалеко от Сорбонны, и по утрам он приносил ей завтрак в постель — именно на таком столике, о каком говорила Амелия. И это каждый раз было чудом — входить в комнату и видеть, как Линнет сидит на кровати и улыбается.
Там была крутая лестница, и он носил ее на руках… он любил носить ее на руках и чувствовать, как ее сердце бьется совсем рядом — а она дышала ему в шею и спрашивала: «Тебе не тяжело?» Конечно, можно было ехать на лифте — но ему хотелось нести ее на руках, и ей тоже нравилось, когда он ее нес…
И сейчас, когда Филипп вспомнил это, все окружавшее его — и роскошная яхта, и сногсшибательная блондинка, лежавшая в его постели — все внезапно показалось пошлым и мерзким, и таким невыносимо чуждым, что захотелось завыть от безысходности.
Он прижался лбом к кафельной стенке и заговорил, быстро и тихо; слова вырывались сами собой, и боль внутри все росла, словно это были не слова, а струпья, отрывающиеся от невидимой раны:
— Линнет… Я знаю, что виноват перед тобой, сам знаю. Ты не сердишься на меня, правда?.. Я очень хочу, чтобы ты снова была со мной. Врачи говорят, что надежды мало — но ведь сколько-то все же есть?! Позволь мне надеяться… Мне очень плохо без тебя, Линнет… вся жизнь — словно какая-то жуткая фантасмагория. Вернись, пожалуйста, вернись… я не могу без тебя. Линнет…
— Филипп! — раздался голос из-за перегородки. — Где ты там застрял?! Давай быстрее, у меня много дел в городе!
— Да, конечно, — ответил он громко и спокойно. — Я уже выхожу.
На этот раз Амелия отправилась в город, настроенная явно по-деловому.
Она шла по улице своей обычной стремительной походкой, высоко вскинув голову и посматривая по сторонам, будто королева, озирающая свои владения. Белое легкое платье оставляло открытыми руки и плечи; грива золотых волос развевалась и сверкала в лучах солнца.
Филипп двигался в нескольких метрах позади и наблюдал, какое впечатление она производит на невысоких, смуглых и быстроглазых мальтийцев. Некоторые застывали на месте, словно не веря в реальность этого видения; один даже попытался к ней подкатиться, но после нескольких брошенных ею слов стушевался и остановился, провожая ее взглядом.
Выяснилось, что Амелия неплохо знает итальянский — по крайней мере, в лавках, куда она заходила, ее не переспрашивали. В основном она интересовалась стеклом: вазами с серебряной и золотой инкрустацией, кубками и бокалами — крутила в руках, смотрела на свет, обсуждала что-то с продавцами.
