Натали Фокс - Ты будешь страдать, дорогая
Могу, могу, безмолвно вопило все ее существо.
Но она не рискнула произнести этого вслух: для него эти слова прозвучали бы вызовом. И чтобы доказать ей обратное, он тут же постарался бы принять этот вызов. Если он дотронется до нее, всего лишь протянет руку и проведет своими чувственными пальцами по ее телу, как умеет лишь он один, — что с ней будет, как она отреагирует? Испытает ли она то отвращение, которое должна испытывать, или же не устоит перед желанием? Выжить после того, что между ними произошло, и так достаточно сложно. Неужели к этим воспоминаниям еще добавится вселяющая ужас мысль, что она может не устоять, если он подвергнет ее очередному испытанию?
— Агустин появится здесь с минуты на минуту, — про себя она взмолилась, чтобы этих слов оказалось достаточно для его ухода. Дура. Она что, действительно сошла с ума? Да когда это такое было, чтобы угрозой — прямой ли, замаскированной ли — можно было поколебать упрямство Фелипе?
Взгляд его помрачнел.
— Так вот в чем причина подобной странной застенчивости? Ты принимала душ перед приходом нового возлюбленного?
Джемма потуже завернулась в занавес, вцепившись в него так, что побелели пальцы. Они уже готовы были слететь с ее губ, слова правды, которые сломали бы жизнь всех троих. В воображении она произнесла их, представила себе гримасу отвращения, которая исказила бы красивые черты лица Фелипе. Это убило бы его. Этот гордый, заносчивый, жестокий человек умер бы от стыда и отвращения, если бы она сообщила ему, что Агустин — ее отец и что он, Фелипе, занимался любовью с единокровной сестрой. И Агустин… О Боже… эти два неистовых, гордых латиноамериканца… Они никогда не узнают. Неважно, через какие страдания придется пройти ей, — они не должны узнать.
Джемма не проронила ни слова. Даже будучи уверенной в том, что раскрытие ею тайны навсегда положило бы конец издевательствам Фелипе, она не смогла этого сделать. Уж лучше пусть он доведет ее до умопомешательства, но никогда, никогда она не откроет ему свой страшный секрет.
— Ответь мне, Джемма, мой отец… Ты его теперь хочешь?
Она яростно отпихнула Фелипе. Занавес с треском оборвался, и Джемма, схватив полотенце, одним движением обернула его вокруг себя. Бежать было некуда! Одним взглядом она окинула всю студию, потом уставилась на него полными холодной ненависти глазами.
— Уйди, Фелипе! Прекрати меня преследовать! Просто исчезни из моей жизни!
Этот взрыв негодования ничуть не удивил его. Никогда, даже в порыве бешенства, она не могла заставить его принимать ее всерьез. Медленными шагами он направился к ней, и каждый шаг казался ей смертельным ударом кинжала, вонзавшегося в сердце. Оцепенев, она следила, как он остановился перед ней и порочная улыбка злобно изогнула уголки его рта.
— Итак, ты не отрицаешь. Просто визжишь, чтобы я оставил тебя в покое. — Он покачал головой. — Мы с отцом, бывает, доводим друг друга до белого каления, но он не падет так низко, чтобы взять мою женщину.
— Я не твоя женщина! — Голос, казалось, поднимался из темных, страшных глубин существа Джеммы. Это даже не был ее голос, просто ей каким-то чудом удалось вызвать эти звуки. Силы Джеммы были на исходе. Она чувствовала, что сдается, и знала, что, если он не остановится, она выложит ему всю правду. Ей удалось собрать последние крохи мужества. — И никогда не буду твоей! — с жаром добавила она, поскольку знала, что это сущая правда.
Его взгляд угрожающе ощупал ее фигуру.
— Ты будешь тем, кем я захочу.
Неожиданным, быстрым движением он выбросил руку вперед, к полотенцу, единственной ее защите. В мгновение ока оно отлетело в сторону, и Джемма оказалась перед ним нагая, как статуя, у которой от ужаса горели глаза.
На какую-то долю секунды она уловила в его взгляде нечто странное, она даже не поняла что. Как будто он ощутил ее ужас и теперь пытался осознать его. Потом все исчезло, и глаза угрожающе сузились.
— Запомни только одно. Я знаю твое тело лучше, чем ты сама его знаешь. Я могу управлять этим телом так, как не под силу никакому мужчине, и не смей об этом забывать! — Он внезапно рассмеялся, и жилка на шее забилась в победном ритме. — Видишь, querida, тебя возбуждает один мой взгляд!
Стыд и унижение поглотили ее с головой. Она не способна управлять собственным сознанием, что уж там говорить о теле! Ему достаточно обратить взгляд своих черных глаз на ее тело — и она себя выдавала, несмотря на весь страх.
Руки Джеммы медленно приподнялись и накрыли груди — припухшие, с острыми кончиками сосков, отвердевших от устремленного на нее взгляда.
Он в то же мгновение схватил ее руки, оторвал от тела и приподнял над головой, чтобы ничто не мешало ему насмотреться вдоволь.
— Ты трепещешь, радость моя, — лениво протянул он. — А не содрогаешься, как обещала. — Он отпустил ее руки, но они остались на месте. Она держала их над головой, как будто он приставил к ее груди пистолет. Ей казалось, что она окаменела навеки, что ее разбил паралич и больше ей уже не суждено сделать ни шага. Он провел шершавыми пальцами по мягким изгибам груди, очертил большим пальцем круги на темных, припухших от желания сосках.
Вот когда она узнала истинную муку. Она закрыла глаза, отгородившись от человека, любить которого не имела права, но ей никогда не отгородиться от собственного позора. Стыд заливал ее, поглощая остатки разума. Она по-прежнему жаждет его. Мысль была слишком мучительна, и Джемма отчаянным усилием выбросила ее из головы.
Настойчивые пальцы вдруг покинули ее грудь, ее веки, затрепетав, поднялись, и она снова устремила взгляд на Фелипе. Он медленно, осторожно сам опустил ее руки.
— Видишь, насколько велика моя власть над тобой? — хрипло шепнул он. — Никогда не забывай об этом, querida, никогда!
Он вышел, оставив ее одну в душной студии, обливающуюся холодным потом. Джемма безмолвно уставилась ему вслед, а потом вдруг схватилась за горло, сдерживая дикий вопль, что рвался из ее груди. Она подняла сорванное им полотенце и уткнулась в него лицом. Слезы хлынули градом, она рыдала, закусив махровую ткань, терзая ее зубами в попытке ослабить душившие ее гнев и стыд. Все бесполезно! Ей никогда от них не избавиться! Она ненавидела себя, ненавидела себя так, как никогда не смогла бы ненавидеть его. Она потеряла над собой контроль… Боже милостивый!.. Горящими от слез глазами она уставилась на незаконченный портрет своего отца. Он был свидетелем ее падения.
Глава 8
— Что вы здесь делаете? — спросила Джемма, прислушиваясь к бешеному биению сердца. Почему появление Бьянки так ее обеспокоило? А почему ее вообще беспокоит все что угодно, даже солнце, встающее, как всегда, на востоке? Она превратилась в комок обнаженных нервов — с того самого дня, когда осознала, что ее страсть к Фелипе по-прежнему жива. Она не знала, как прожила эти дни; они пролетели, словно в тумане, в беспрестанной работе и бесконечных попытках избежать встреч с ним. Ее тактика, кажется, сработала. До сих пор никто из семьи не беспокоил ее!
