Джасинда Уайлдер - На веки вечные
В этот момент каждая клеточка в моем теле была настроена на нее. Я даже не знал ее фамилию, но знал, что происходит. Я знал, что хотел этого. Хотел почувствовать, как ее губы прижимаются к моим. С тех пор, как увидел ее, я не думал о маме или папе, не думал о глухой боли в моем сердце, в моей душе. Я был не одинок. Я был Кейденом, а она — Луизой, и это все, что имело значение.
Я чувствовал, как ее твердые соски прижимаются к моей груди, а мои руки оказались на ее талии, и она прижималась ко мне всем телом. Ее карие глаза были такими большими. Длинные ресницы трепетали под дождем, мокрые пряди волос чернильного цвета прилипли к ее щекам, к подбородку, к шее. Я почувствовал, как ее руки легли мне на плечи, почувствовал ее дыхание на лице.
— Besame...
— Что? Я не... не говорю по-испански.
Мне показалось, что я догадался, о чем она сказала.
— Можно мне поцеловать тебя?
Она только улыбнулась и сильнее прижалась ко мне.
— Si. Именно это я и сказала.
Ее губы были теплыми прямо противоположно холодному дождю. Я чувствовал, как будто внутри меня все еще сверкает молния, бьет в тех местах, где ее тело касается моего. Она выгнула спину, прижав губы к моим, схватив меня за лопатки.
Этот поцелуй длился вечность. Никто из нас не думал прекращать первым, мы оба одновременно оторвались друг от друга, жадно вдыхая воздух. Глаза Луизы нашли мои глаза.
— Я... целовалась раньше, но не так.
Она положила руку мне на затылок и, прижав меня к себе, взяла в рот мою нижнюю губу.
— Хотела бы я, чтобы не было дождя.
Я отстранился от нее и недоуменно посмотрел.
— Почему?
— Чтобы этот поцелуй не кончался.
Что-то в ее страстном, разгоряченном взгляде подсказало мне, что она имеет в виду больше, чем просто поцелуй.
Когда я понял это, то почувствовал, что краснею. Она казалась такой тихой, сдержанной. Пока мы разговаривали, то всегда говорила спокойно, сдержанно, не ругалась и не использовала бранных слов. Двигалась с грацией и изяществом, и эта... прямота была неожиданна.
Луиза, должно быть, заметила, как я покраснел, потому что ее губы растянулись в удивленной и почти хищнической усмешке.
— Esto virgen?[29]
Последнее слово я точно понял. Я кивнул, глядя на свои ботинки. Она еще раз легонько поцеловала меня, а потом отошла и протянула поводья Генри.
— Пойдем, нужно идти. Дождь не перестанет идти еще para muchas horas.[30]
Табун разбрелся, и у нас ушло больше часа, чтобы собрать лошадей и привести их назад в стойло, где уже ждал дед. На его лице гнев смешивался с беспокойством.
— Где ты был, Кейд?
Я поднял ботинок и показал ему расплавленную подошву и обожженный участок шкуры Генри. Перед тем как сесть, я осмотрел Генри, он не пострадал, только волоски на коже обуглились.
— Нас застала буря, дед. Мы едва не застряли.
Заговорила Луиза:
— В него попала молния, señor Монро. Его выбило из седла.
Дед прищурился.
— Ты в порядке, сын?
Я кивнул.
— В порядке. Прямо не попало. Ударило в дерево, а потом перешло на стремя. Меня выбило из седла, но я в порядке. Хотя понадобятся новые ботинки.
Дед посмотрел на Луизу, и потом быстро отвернулся. Луиза взглянула вниз и скрестила руки на груди.
— Дай девушке рубашку, Кейден. Ей нужно прикрыться.
Я снял рубашку и дал ее, но вместо того, чтобы попытаться натянуть ее, она прижала рубашку груди, тем самым прикрывшись, а потом взглянула на деда.
— Lo siento,[31] — пробормотала она.
— Que está bien.[32] Дед говорил по-испански почти без акцента, что немного удивило меня. Но потом я вспомнил, что Мигель работал на деда задолго до моего рождения, и дед на время горячих сезонов обычно нанимал родственников или друзей Мигеля.
— Vete a casa, niña.[33]
— Si, señor, —она взглянула на меня и слегка улыбнулась. — Спасибо, что прокатился со мной, Кейд. Может, потом мы сможем прокатиться снова?
— Я не против, — сказал я.
— Я тоже. Adíos, — она обошла лошадь кругом и ушла.
Дед, задумчиво глядя, оперся об ограждение стойла. Капли дождя стекали с края его ковбойской стетсоновской шляпы.
— Итак, ты встретил Луизу, а?
Я не был уверен, куда клонит дед, поэтому решил, что лучше всего занять нейтральную позицию.
— Милая девушка.
— Да.
— И симпатичная.
— Да, красивая.
Я сошел с Генри и почесал ему между глаз.
Дед как будто искал правильные слова.
— Не мое дело говорить, почему она переехала сюда, но... слушай, она — племянница Мигеля, и он чувствует за нее ответственность. Так что... будь осторожен, ладно?
— Она сказала, что переехала сюда, чтобы учиться.
Дед пожал плечами — этот уклончивый жест был для него не характерен.
— Причина не только в этом, но, как я и сказал, это не моя история.
— Она попала в неприятности?
— Скоро ужин, — дед оставил вопрос без ответа, — так что лучше привяжи Генри и переоденься в сухое.
Когда настала полночь, я все еще бодрствовал. Я просто выдохся, но не мог заснуть. Я работал с пяти утра, и завтра мне снова нужно было встать в пять утра, и все же сон не приходил ко мне. Я долго размышлял, на что намекал дед, когда говорил о Луизе. Звучало так, как будто он имел в виду, что ее послали сюда не только из-за школы. Может, это относилось к тому, как... прямо... она целовала меня и хотела большего.
Я, наконец, заснул, почти провалился в бессознательную черноту сна. Мне снились руки на моей груди, тело, прижатое ко мне. Я знал эту грудь в моих руках, нежную, как шелк, даже хотя никогда раньше не испытывал такого. Я знал вкус этих губ на моих губах и знал, что она принадлежит мне, а я — ей, и это было правильно. Совершенство и истина, все, что мы когда-либо хотели, все, в чем нуждались, воплощенная полнота желаний, и ничего больше не существовало, ничего не имело значения. Ничего, кроме нее.
Темноту осветил лунный свет или свет свечи в спальне.
Я увидел не темную латиноамериканскую, а фарфоровую кожу, не карие, а нефритово-зеленые глаза. Ее тело я тоже увидел: изящные изгибы, тяжелую грудь, не маленькое тело Луизы. Она была обнажена, как и я, наши тела соприкасались. Ее губы прикоснулись к моим, и в этом поцелуе во сне я познал рай, блаженство, какого никогда раньше не ощущал. В этом сне не о чем было забывать, не от чего отворачиваться, потому что она была всем.
Это не было похоже на сон. Скорее на то, что я пережил, на любовь, которую узнал. На воспоминание.
Когда сон окончился, я почувствовал, как будто потерял частичку своей души. Как будто это воспоминание было всем, что осталось от любви, которая у меня была и которую я потерял.
