Барбара Картленд - Бегство от страсти
Энтони Эшвин не мог не нравиться, но за внешним лоском Флер начинала замечать мелкие подробности, бывшие, казалось бы, пустяками, но, при всей своей незначительности, раскрывавшие суть его характера.
Например, перед тем как войти в павильон, он бросил наполовину выкуренную сигару. Флер с трудом удержалась от замечания. Расточительность, пустая трата, причем чужой собственности.
И потом, его насмешки над сэром Норманом, тонкие, но весьма ощутимые, вроде: «Будем надеяться, что Мидаса сегодня не прельстит греческая архитектура».
«И почему они не могут оставить его в покое?» — думала Флер.
Сначала миссис Митчэм, а теперь Энтони — оба используют его тем или иным способом и при этом слова доброго о нем не скажут! Это несправедливо, нечестно.
И все же в присутствии Энтони ей было трудно не отвечать ему в том же духе, не поддаваться обаянию этого коварного обольстителя.
Это, конечно, была не любовь. Их общение доставляло ей такое же удовольствие, как красивый букет цветов или флакон дорогих духов. Сами по себе такие подарки мало что значат, но они приносят радость.
— Вы обворожительны, — говорил ей в это время Энтони. Флер отвернулась, потому что его губы были слишком близки к ней. — Если бы в этом доме жил кто-нибудь еще, кроме Нормана, у меня возникли бы самые худшие подозрения. В данной ситуации, однако, я постараюсь возместить его недостатки и постучу к вам сегодня вечером.
Было слишком явно, что он имеет в виду. Флер отошла к окну.
— Вы ошибаетесь, — сказала она, стараясь говорить как можно более холодным тоном. — Я не та, за кого вы меня принимаете.
— Вы восхитительны, — заявил он, — и этого достаточно.
— Вы неисправимы, — вспыхнула Флер и добавила твердо: — Я вижу, что должна ответить вам ясно и недвусмысленно. Мой ответ «нет», но тем не менее я признательна вам за ваше внимание.
— Вы это говорите не всерьез.
— Очень даже всерьез.
— Для чего вы бережете себя? Для старости? Разве вы не читали, что написано на солнечных часах в розарии: «Спешите рвать бутоны роз»?
— Вы считаете себя розовым бутоном?
— Не себя, вас, — отвечал Энтони.
Несмотря на ее сопротивление, он поцеловал ее пылко и страстно.
— Прошу вас… прошу… — умоляла Флер.
Но Энтони только смеялся. Он целовал ее снова и снова, увлекая своей страстностью, безмолвно, но яростно пытаясь подчинить ее себе.
— Нет! Нет! Нет! — Флер изо всех сил оттолкнула его. — Я ненавижу вас! Я ненавижу всех мужчин!
— Я научу вас любить меня, Флер… позвольте мне научить вас.
— Оставьте меня! Я знаю, я сама виновата — я не должна была приходить сюда с вами.
— Вы избавили меня от призраков… Я очень благодарен. — В словах Энтони звучало притворное смирение.
Несмотря на решимость оставаться суровой, губы Флер дрогнули в улыбке.
— Мне пора домой, — сказала она, пытаясь сохранить остатки достоинства. — Сейчас уже больше четырех.
— Половина пятого, — торжествующе провозгласил Энтони, взглянув на свои часы.
Флер вскрикнула.
— Я так и знала, что попаду с вами в беду.
— Боже мой! Хорошенькое обвинение мужчине, когда вы только и делали, что твердили «нет».
Она засмеялась и выбежала в сад.
Но слова, которыми она собиралась проститься с Энтони, замерли у нее на губах. К беседке подходил сэр Норман, который явно все слышал.
Глава четырнадцатая
Однажды, вскоре после того, как Артур Гартон женился второй раз, Флер неожиданно рано вернулась домой после вечеринки и застала мачеху в гостиной с молодым человеком.
Еще за дверью она услышала возню, а когда вошла, Сильвия и ее приятель отпрянули друг от друга. Своим появлением Флер нарушила очень интимную сцену.
Она долго не могла забыть испуганного, виноватого выражения их лиц, атмосферу неловкости, принужденности и свое собственное отвращение.
Этот момент живо возник в ее памяти, когда сэр Норман подошел ближе. Флер испытала острое чувство стыда.
Она пыталась принять небрежный, безмятежный вид, поддержать в себе дух вызова, внутреннего протеста, но сознавала, что отступила от своих моральных принципов, и это унижало ее в собственных глазах.
— Я искал вас, мисс Гартон, — сказал сэр Норман, и ей показалось, что голос его звучал особенно неодобрительно. — Моя мать проснулась, вы ей нужны.
— Иду. Я не знала, что уже так поздно.
— Это моя вина, Норман, — вмешался Энтони Эшвин. — Тебе следует возложить всю ответственность на меня.
— Именно это я и собирался сделать, — спокойно ответил сэр Норман.
Их обоюдная неприязнь была слишком очевидной. Флер торопливо направилась к дому.
— С вашего разрешения, я должна спешить, — сказала она, и, прежде чем кто-либо из мужчин успел ответить, ее уже не было с ними.
Пробегая по саду, Флер чуть не плакала.
— Ну что я за дура! — упрекала она себя. — Нужно мне было ввязываться во все это! Я ненавижу Энтони Эшвина! Я ненавижу всех мужчин!
Флер взбежала по широкой лестнице и, остановившись у двери спальни миссис Митчэм, поправила рассыпавшиеся волосы и постаралась отдышаться. Потом она постучала.
Ответа не последовало, и она постучала снова. Дверь внезапно открылась. За ней стояла Эванс, приложив пальцы к губам.
Прежде чем Флер успела вымолвить хоть слово, Эванс вышла в коридор и очень осторожно закрыла за собой дверь.
— Не шумите, — упрекнула она Флер. — Она еще не проснулась. После такой ночи отдых ей на пользу, не будем уж говорить, кто в этом виноват.
— Но я не понимаю. Я думала…
Флер умолкла. Значит, миссис Митчэм ее не звала. Сэр Норман солгал. Почему?
Вернувшись к себе в комнату, она вновь и вновь размышляла: какими он руководствовался побуждениями? Неприязнью к Энтони?
Неужели он мог настолько поддаться этому чувству, чтобы солгать человеку, состоящему у него на службе? Ведь эта ложь не могла не выплыть наружу!
«Я ничего не понимаю», — подумала Флер.
Она нервно металась по комнате, чувствуя, что появление Энтони вовлекло ее в цепь интриг, к которым благоразумнее было бы не иметь никакого отношения.
Бархем знал, что Энтони был у нее в гостиной. Сэр Норман застал их наедине в беседке… Все это было крайне неприятно и заставляло Флер чувствовать себя униженной.
«Я уеду», — сказала она себе.
Но Флер знала, что не хочет уезжать. Она не лгала, говоря Энтони, что полюбила Прайори.
«Через месяц-другой я уже достаточно оправлюсь, чтобы работать на производстве, — думала она, — и тогда мне в любом случае придется уехать».
