Измена. Вторая семья моего мужа (СИ) - Шевцова Каролина

- Понимаешь, - ухмыляется Белый.

Ну вот, он успел узнать не только мой новый адрес, но и то, что живу я по этому адресу не одна, а с Никитой. И как бы сложно это не было для меня самой, ни Филиппу осуждать наш выбор. Он моего разрешения не спрашивал, когда строгал сына на стороне, так что я тоже не должна ставить его в известность о том, что полюбила другого.

- Филипп, я очень занята, - стараюсь, чтобы голос звучал ровно, - так что если ты закончил, прошу тебя уйти.

- Нет, Cherie, мы не закончили оба. И не закончим никогда, потому что сейчас ты и я совершаем ошибку.

- Какую же?

- Живем с нелюбимыми.

Кажется, все это мне снится. Потому что весь этот бред давно перевалил за границы нормального. Я моргаю. Но картинка не меняется, передо мной все тот же Филипп, все в том же кресле. Только выражение лица его поменялось и теперь он смотрит на меня с нежностью, как когда-то раньше.

- Повтори, - хриплю я.

- Римма, ты никогда не жаловалась на проблемы со слухом, так что, пожалуйста, обойдемся без этих штампов. Что я должен сказать, чтобы ты поверила мне? – Он нажимает какую-то кнопку на кресле и то бесшумно движется ко мне, как в фильме ужасов. – Римм, возвращайся. Я не справляюсь без тебя, ни по работе, ни в жизни, нигде. Мы ведь идеальные детали пазла, мы как джин с тоником, так подходим друг другу, что нельзя представить нас порознь.

- Задница с геморроем тоже подходят друг другу, но не могу сказать, что мне нравится это сочетание.

Губы Белого кривятся в брезгливой усмешке:

- Фи. Это твой школьник привил тебе дурные манеры? Придется снова переучивать тебя. С такой компанией, боюсь, ты даже вилкой разучилась пользоваться.

- Что ты, милый. Вилкой я пользуюсь так хорошо, что без труда могу ею выколоть твои глаза. Но я этого конечно не сделаю, потому что сейчас ты уедешь и больше не будешь нас беспокоить.

Его большие, грубые руки ложатся на бедра, когда Белый упирается лбом в мой живот. Прижимается и часто дышит. Это так интимно, и так мерзко, что меня сейчас вырвет.

- А если буду? - С надрывом хрипит он.

- Прекрати!

Я пытаюсь вырваться из этих объятий, но даже так, в находясь в инвалидном кресле, Филипп оказывается сильнее меня. Проходит целая минута, почти вечность, пока мне не удается разжать его пальцы. Делаю шаг назад, готовая вот-вот сбежать из комнаты.

- Не делай этого с нами, Римма, - Белый уже не сдерживает истерику. Он говорит так громко, что нас могут услышать. Мне кажется, или я уже слышу, как скрипят половицы в коридоре?

- На кухне тебя ждет Нюра. – Пытаюсь воззвать к его благоразумию. Но бесполезно. Лицо Белого снова скукоживается в болезненной гримасе, будто его одолела отрыжка.

- Анна. Давай, хотя бы имя ей дадим благородное. Нюрой могли бы звать телушку в деревне, но не мою женщину.

- Так ты сам эту женщину выбрал!

- Не правда. Я выбрал способ снять напряжение, где-то даже разгрузил тебя.

- Разгрузил?!

- А что – нет? Или ты не заметила, как стала меньше работать, больше времени проводить с подругами, гулять. Даже командировки, которые тебя тяготели, я переложил на нее. И да, у всего есть своя плата, в нашем случае она оказалась завышенной, согласен. Но все что я делал, делал исключительно для твоего блага.

- Спасибо, благодетель, - я в порыве прижимаю ладони к груди, - а трахал Кузнецову ты тоже ради моего блага?

И снова как по кругу я вижу те же самые гримасы Фила, который не понимает, откуда я набралась таких слов. Наверное, ему даже обидно. Все, что муж вписывал в меня последние десять лет, будто ластиком стерли. И теперь я сама могу сочинять свою историю: говорить неприличные слова, носить джинсы с дырами, есть в кровати, кроша на простыни, слушать непристойную музыку и танцевать еще более непристойные танцы. Теперь я могу жить, счастливо и без него. И этого Белый мне никогда не простит.

Он хмурится. Снимает с лица очки и протирает без того безупречно чистые стекла. А потом говорит, но так, что лучше бы молчал и дальше:

- Я просто переспал с Кухнецовой. Совершил одну единственно ошибку, которую был готов исправить. А все остальное сделала за меня ты. Не прогони ты меня, я бы не улетел с ней в Германию. Не было бы ничего, понимаешь? Римм, девочка моя, неужели твоя обида стоит нашего счастья?

- Счастья? – Не верю я. – То есть ты думаешь, после всего, что ты сделал, мы можем быть счастливыми? Ты, я и твой сынишка, которого нам родит твоя любовница, ты про это счастье сейчас говоришь?

Я замечаю, как глубокая складка прорезает лоб мужа. Раньше у него не было таких морщин, как и седины на висках, как и мятых рубашек. Вместо моего некогда безупречного мужа на меня смотрел осунувшийся старик.

- Я не уверен, что этот ребенок мой, - наконец сообщает мне Филипп.

И циничность этих слов, срывает с меня стоп-кран. Я хватаюсь за голову и произношу, куда громче, чем следовало:

- Серьезно? Именно поэтому ты хотел избавиться от него? Чтобы не плодить бастардов? Меня ты по той же причине отправил на аборт? А что, неплохой сюжетный ход, милый - гениальный писатель и его неверные жены. С таким количеством баб и беременностей, ты у своего Боголюбова можешь просить корпоративную скидку. Или акцию – каждое третье прерывание беременности в подарок.

Меня несет. Я говорю все это, совсем не следя за словами, просто выплескиваю яд, который давно отравлял мне душу. Филипп же слушает и как будто получает удовольствие от нашей ссоры, наслаждается, пока я медленно умираю. И никто меня не успокоит, не остановит, не спасет.

Так я думаю, пока не слышу тонкий, перепуганный голос:

- Римма Григорьевна, что вы такое говорите?

Глава 29

Ну вот. Бледное и заплаканное лицо выглядит до того страшно, что Нюра долго будет сниться мне в кошмарах. И когда бы она успела поплакать? Если только не начала сразу, как только любимый мужчина сослал ее на кухню?

Смотрю на эту девочку, на перекошенного от злости Фила, и понимаю, что не хочу связываться со всем этим.

Не могу.

Устала.

- Филипп, уходи, пожалуйста. Ты пришел за телефоном, я тебе его отдала, больше нам делить нечего.

По крайней мере, не здесь, не в моей мирной, уютной квартирке. А вот в зале суда, пожалуйста, там я буду готова к любым баталиям!

Я отворачиваюсь к окну, чтобы не видеть, как Кузнецова толкает коляску мужа к выходу. Воспитание не позволит оставить беременную женщину таскать тяжести, пускай она эту тяжесть полюбила, выстрадала и увела из семьи. Знаю, что сдуру смогу предложить свою помощь, а делать этого нельзя! Но судя по тишине за спиной, никто из них даже не шелохнулся.

- Римма Григорьевна, - звучит напряженный женский голос, - скажите, это правда? Про мой аборт?

Не могу сказать, что внутри я не прокручивала этот диалог. Что не думала о том, как вывалю все на своего мужа, как расскажу мерзко пахнущую, гниленькую правду его Нюрочке, как устрою пресс конференцию журналистам и даже пойду на интервью к Юле Меньшовой. Буду сидеть и с умным видом вещать про то, как в любых отношениях нужно выбирать себя. Господи, услышать от Кузнецовой вопрос, правда ли мой муж гад и сволочь - это же мечта, которая, наконец, исполнилась! И сейчас я могу рассказать ей столько, что блокнотов не хватит за мной записывать.

Но я молчу. И даже не смотрю в сторону этих двух, чтобы не искушать судьбу. И потому не вижу, но вполне представляю, с каким лицом, Белый произносит:

- Конечно, не правда! Я же говорил, что моя бывшая сделает что угодно, лишь бы опорочить мое честное имя.

- До этого дня она не говорила о вас ничего, - тихо замечает Нюра.

- Просто ты не слышала! Анна, поехали.

- Нет, - твердо и четко, так что даже я удивилась. – Я хочу поговорить с Риммой Григорьевной. Узнать, правда ли то, что вы отправили меня на аборт?

Зря это она, конечно. Филипп не привык, когда ему перечат. Со мной он еле терпел эти редкие моменты, когда я подавала голос. Но я жена, партнер, допущенная к телу гения женщина. А Нюра просто муза, то есть никто.