Запрет на любовь (СИ) - Джолос Анна

Он, ухмыляясь, лезет левой рукой в карман.

Не знаю, что там. И что со мной было бы, если бы вдруг не распахнулась, бахнув о стену дверь.

Дальше события развиваются очень стремительно и абсолютно для меня неожиданно.

В помещение заскакивают четверо. Слепят фонариками.

— Отошёл от неё!

С этими словами на бомжа набрасывается невесть откуда взявшийся Абрамов.

— Пошли, — Горький тянет меня за руку и вытаскивает наружу.

— Цела? — Александр Георгиевич визуально оценивает моё состояние.

— Да.

— К Мозгалину, — командует коротко и, протиснувшись мимо нас, спешит к ребятам.

Бежим с Пашей по гальке.

Петя радостно машет мне рукой издалека.

Остановившись возле него минутой спустя, согнувшись пополам, пытаюсь привести дыхание в норму.

— Петя побежал. Петя встретил друзей.

— Молодец. Как вы нас нашли? — это уже Горькому адресую.

— Всё кусты и деревья вокруг лагеря обшарили. Его не нашли. Ещё и выяснилось, что ты пропала. Марсель предположил, что в одиночку пошла сюда, — рассказывает он мне.

Обеспокоенно смотрю в сторону маяка. К счастью, парни появляются на пляже уже очень скоро.

— Спятила, Джугели? — с ходу наезжает на меня Кучерявый. — Вообще не соображаешь, чё делаешь?

— Тата меня нашла, — произносит Мозгалин в мою защиту.

— Лучше тебе сейчас заткнуться! — предупреждает его Марсель. — Что у тебя с телефоном? — снова обращается ко мне, продолжая отчитывать.

— Сел.

— Почему никому не сказала, что пошла сюда? Бессмертной себя возомнила? Мозг время от времени включать не пробовала?

— Не кричи на меня!

— Это, — показывает перед носом мой баллончик, — вообще не гарантия развития благополучного исхода. Убедилась?

— Хватит читать мне нотации, — начинаю раздражаться.

— Слышь, бесстрашная, — делает шаг ближе ко мне, — у него был нож в кармане. Ты в курсе?

Молчу, поджимая губы.

— Дура, — припечатывает, подытоживая.

— Тата — молодец. Петя — тоже молодец. Пете понравилось.

Абрамов, скрипя зубами, поворачивается к нему. Ещё немного и не выдержит. Втащит.

— Давайте ещё раз играть. Ве-се-ло.

О Господи, молчи!

— Тебе весело? — напирает на него грудаком.

— Эй, прекрати, он же не понимает, — заслоняю Мозгалина собой.

— Весело тебе, чокнутый? — орёт на Петю через плечо. — Весь лагерь на уши поднял!

— Все играли. Мы — команда! — кивает тот в ответ. — Друзья.

— Уберите его от меня, — цедит Абрамов. — Или я за себя не отвечаю.

По дороге в лагерь слушаю лекцию о безответственности ещё и от Александра Георгиевича.

— Разве можно? Одна. Девочка. Ночью. По незнакомой местности! — отчитывает меня он.

— Тата — бесстрашная, — улыбается Мозгалин.

— Это не бесстрашие. Излишняя самоуверенность и глупость в чистом виде, — доносится от Абрамова, идущего за спиной.

Закатываю глаза.

— В этом соглашусь с тобой, Марсель, — кивает физрук. — Нельзя так безрассудно рисковать.

— Ничему жизнь не учит.

— Вы изначально ни одну из групп туда не направили, — отвечаю я учителю, игнорируя колкий комментарий одноклассника.

— Потому что сперва хотели осмотреть ближайшие метров триста-пятьсот.

— Так-то она права, Георгич. Надо было сразу кого-то туда отправить, — встаёт на мою сторону Горький.

— Почему решила пойти к маяку? — нахмурившись, спрашивает у меня физрук.

— Петя заглядывался на него утром.

— А ещё Петя оставил подсказки, — с гордостью добавляет Мозгалин.

— Подсказки?

— Держи назад своё оригами, — достаю из кармана бумажные фигурки и передаю ему.

— Ты разложил их по пути, что ли?

— Да, Паша. Петя молодец. Петя всё продумал и Тата нашла его.

— Нельзя уходить из лагеря, Пётр! — ругает его молодой преподаватель. — Мы с Матильдой Германовной несём за тебя ответственность, понимаешь?

— Девочки сказали, что мы играем.

— Ещё раз повторяю, Мозгалин, самовольно уходить куда-либо без разрешения нельзя! Мало ли, что с тобой могло случиться!

— Петя сожалеет. Извините.

Физрук вздыхает и качает головой.

— Ладно ты до маяка дошла, — поворачивается ко мне, — но зайти в тёмное, заброшенное, полуразрушенное здание как дурости хватило? Неужели не побоялась?

— Нет.

— А тот мужик сильно напугал тебя?

— Немного.

— Она всерьёз думает, что перцовый баллончик — защита от всех бед, — снова влезает в наш диалог Абрамов.

— В случае с тобой помогло, — отзываюсь язвительно.

— Просто повезло. Я на тебя засмотрелся. Был дезориентирован.

Цокаю языком и чувствую, как начинают гореть щёки.

Засмотрелся. Дезориентирован.

Идиот. К чему эти провокации?

Александр Георгиевич старательно сдерживает улыбку. Мозгалин, похрюкивая, смеётся.

— Кто он? Тот человек на маяке, — перевожу тему.

— Без понятия. Бомж, судя по виду.

— Он бывший сиделец.

— С чего ты взял, Марсель?

— У него есть наколки на пальцах, — вспоминаю я вдруг.

— Да. И каждая из них что-то означает.

— Есть такая тема, — поддерживает его теорию Горький.

— Сообщим в полицию, пусть проверят его. Ты, надеюсь, несильно его приложил?

— Как раз полежит, отдохнёт до их приезда.

— Абрамов…

— Жить будет, Александр Георгиевич, не очкуйте. Пульс был.

— Место для ночлега и впрямь выбрано странное…

— Ненавижу темноту, — тихо произносит Ромасенко, до этого момента не принимавший участия в разговоре.

— Как по мне, высота — куда хуже, — выражает своё мнение Горький.

— Ты ж недавно на самолёте летал в Турцию.

— И чё? Летал. Целое испытание. Как задвинул шторку иллюминатора в самом начале полёта, так и не поднимал.

— А я боюсь клоунов, — выдаёт Петя.

— Клоунов?

— Да. Они очень-очень страшные.

— А-а-а-а, стопэ! Так вот почему ты убежал из кинозала два года назад? Мы ж тогда как раз «Оно», снятое по Кингу, смотрели.

— Хоть бы предупредил!

— Драпанул так, что пятки сверкали.

— Александр Георгиевич, а вы чего боитесь?

— Змей боюсь, Ромасенко, — признаётся преподаватель.

— О-о-о-о, тогда Зайцева точно в пролёте. Нет шансов.

— Ага, она у нас та ещё гадюка.

Ребята смеются.

— Какие шансы? Чушь не мелите, она моя ученица, — одёргивает он мальчишек довольно резко.

— Шутка, Георгич, сорян.

— А вы двое чё отмалчиваетесь? — очевидно, вопрос Ромасенко адресован мне и Абрамову.

— Не знаю, чего боюсь, — рассуждает вслух последний. — Ко всему, что вы перечислили, я отношусь ровно.

— Да блин, не гони! Не может такого быть!

Кучерявый молчит какое-то время.

— Фобия есть у каждого человека, бро.

— Тогда моя — это кладбище.

— Кладбище???

— Похороны.

— Боишься умирать, что ли? — пучеглазится сын директрисы.

— Нет, ты не так понял. Я боюсь потерять кого-то из близких, — поясняет он ему. — Мать, отца…

— Достойный ответ, Марсель, — одобрительно кивает сын Шац.

— Ну а ты чего очкуешь, Джугели? — минутное молчание прерывает всё тот же Ромасенко.

Заметьте. Джугели. Не Джугашвили.

И впервые в интонации отсутствует издёвка.

— Ты наконец-то выучил мою фамилию?

— Заслужила, — цедит он сквозь зубы.

Удивлённо вскидываю бровь.

Весьма и весьма неожиданно.

— На вопрос отвечать собираешься или сольёшься?

Не хотелось бы говорить о своих слабостях, но раз уж все открыто высказались… Откровенность на откровенность.

— Вода.

— В смысле?

— В прямом. Я не умею плавать.

— Ты прикалываешься?

— Нет, Максим.

— Поэтому не пошла купаться днём? — связывает одно с другим.

— В том числе, — не отрицаю.

— Занятно… — хмыкает он.

— Боже! Петя! Тата! — вниз по склону, нам навстречу, спешно спускается встревоженная Матильда Германовна. — Нашлись? Саша, они целы?