#В поисках янтарного счастья - Бартош Джейн

И я гордилась, хотя об этом никто не догадывался. Правда, я не могла разобрать, где же находятся мои корни. На тот момент я знала, что родилась в Москве, первые пять лет жизни провела в Узбекистане и еще три года – в Беларуси. Мне невероятно нравилась наша тихая деревня, и увлекательная жизнь на военной заставе, и моя школа.

В свои восемь лет я умела залезать на любое дерево и на самый высокий столб, забираться вверх и спускаться по длиннющему канату, проходить на руках лесенку на солдатской спортплощадке, вылезать из окопа, который был вдвое выше меня, быстро бегать, особенно когда за мной гналась дворовая собака или баба Зина, у которой я выдергивала морковку в огороде. В начале осени мы со Светкой любили забираться на яблоню и устраивать соревнования, кто больше съест вкусных и сочных плодов. Я мухлевала: когда места в животе не оставалось, начинала надкусывать все подряд висевшие на ветках яблоки, не срывая их и не доедая до конца.

Еще во дворе росла алыча, и, когда нам надоедали яблоки, мы забирались на забор и ели алычу, а потом кидались косточками в котов, развалившихся как раз под этим забором, на деревянных ящиках. Их пригревало солнце, они зажмуривались от удовольствия и спали так крепко, что, проснувшись, не сразу понимали, что происходит. Тем интереснее было с ними воевать.

Наш кот Тигрик быстро научился вылезать на улицу через форточку, которую мы всегда держали открытой. А иногда мне нужно было так срочно попасть домой, что я, как и кот, протискивалась в форточку, оказываясь сразу в большой комнате. Жить в доме оказалось очень удобно.

Когда они приехали к дому на холме, Аня вспомнила, как сильно мечтал о своем доме ее отец. Жаль все-таки, что она никогда не сможет собраться здесь со своими родителями…

– Однажды мы построим свой дом, – как-то сказал папа, вырезая очередную завитушку на деревянном бруске. – И повесим там этот карниз, и нам больше не придется переезжать с места на место и ютиться в однокомнатных квартирах вчетвером.

Я никогда не лезла во взрослые дела, но, услышав, как мама и папа обсуждали покупку участка, и не дождавшись окончания маминых аргументов против, вступилась в поддержку отца:

– Мы тоже очень хотим дом, папа! И мы обязательно повесим там твои карнизы, и смастерим мебель своими руками, и посадим деревья!

Я видела блеск в его глазах, я чувствовала, что он очень хочет дом. Я не знала этого наверняка, но каждой клеточкой своего тела готова была встать на его защиту. В тот миг мне казалось, что я тоже всегда хотела дом. Будто это желание было генетически передано мне от отца. Я понимала его. И я была зла на маму, что она отговаривает отца от покупки участка.

Тем не менее дело сдвинулось с мертвой точки, и бог весть каким образом родители приобрели неказистый участок в деревушке. Когда папа привез нас первый раз показать участок, там уже был залит фундамент нашего будущего дома. Первым делом папа выкопал пруд и посадил четыре плакучие ивы друг напротив друга. Мы с братом были так воодушевлены идеей о своем собственном доме, что носились по участку, вырывали сорняки и приговаривали:

– Скоро мы посадим здесь повсюду цветы и яблони!

– Вот тут поставим качели, – добавляла я, показывая на небольшое возвышение на берегу пруда.

С приобретением участка мы частенько стали выбираться сюда, чтобы заниматься стройкой. Давно я не видела папу таким счастливым. Даже его сигареты не так воняли на свежем воздухе, пропитанном любовью, мечтами и счастьем. Со временем папа соорудил деревянный сарай, который предполагалось использовать не только для хранения всяких инструментов и материалов, но и для ночлега при необходимости. Папа говорил, что летом мы обязательно переночуем тут, но мама добавляла: «При условии, что построим уличный туалет».

Внутри сарая было несколько кроватей, хотя на самом деле это были доски, прибитые на бруски прямо к стенам; еще был стол, несколько стульев и полки для вещей. В этом небольшом помещении творился такой бардак и хаос, что мы вчетвером еле помещались внутри. Когда приходило время обеда, мы рассаживались на лавки, мама доставала привезенные из дома продукты: вареные картофель и яйца, огурцы, помидоры, соль и хлеб. И мы начинали трапезу.

В один из наших приездов на участок соседи пригласили родителей на свой юбилей. У них тоже шла стройка, но их бытовка была просторной и светлой. Они накрыли праздничный стол, и родители с радостью побросали свои дела и пошли «выпить по рюмочке да закусить», как выразился папа. Мы с братом продолжили играть у пруда, потому что частые застолья родителей нас никогда не интересовали. Да и как можно сидеть и есть так долго, когда есть возможность погулять?!

– Дети, сходите за водой! – раздался голос мамы из открытой двери, и она показалась в дверном проеме с двумя трехлитровыми стеклянными банками.

Мама объяснила, что в деревне есть общий колодец, где можно набрать чистой питьевой воды, и дала нам банки. Нужно было всего-то пройтись прямиком до конца улицы и повернуть налево.

Солнечный день пестрел ромашками, над нами порхали бабочки. Мы шагали по деревенской дороге и заглядывались на дома справа и слева, обсуждая, какой дом будет у нас. На мне были спортивные штаны ярко-зеленого цвета, кроссовки и футболка.

Из-за угла показался колодец, так что оставалось проделать несколько десятков шагов, зачерпнуть воду ведром и перелить в банки. В тот миг, когда мы приблизились к колодцу, рядом возник мужчина с собакой, которая залилась злобным лаем и начала прыгать. Брат бросил банку и кинулся наутек.

– Стой! Нельзя убегать от собаки, она может напасть! А вот того, кто стоит, она не тронет! – закричал мужик.

Я уже повернулась назад и готова была бежать вслед за братом, но встала как вкопанная, замерла на месте, от испуга не могла пошевельнуться. Теперь даже думать о побеге было страшно. Собака было дернулась за исчезающим за поворотом братом, а потом злобно глянула на меня и одним прыжком оказалась передо мной. Ее зияющая пасть была совсем рядом… Лязгнули зубы, и вскоре мое тело пронзила чудовищная боль. Я зажмурилась и закричала. Я кричала так, что из соседних домов выбежали женщины, и лишь хозяин собаки спокойно стоял на расстоянии вытянутой руки, наблюдая, как из моей ягодицы через штаны сочится кровь. На мои крики вернулся брат, и мы, перепуганные и в слезах, потопали к ничего не подозревающим родителям, веселящимся и попивающим с соседями домашнюю настойку, отдающую спиртом.

Первым в бытовку к соседям заглянул брат, осторожно и одновременно настойчиво позвал маму. Когда мама выглянула на улицу, я уже еле стояла, из последних сил опираясь на кусок забора из сетки-рабицы. Сначала мама ничего не поняла, но, когда я повернулась спиной, она истошно закричала папе «Срочно в больницу!», кинулась ко мне, причитая и расспрашивая о случившемся. Я не могла разобрать ни единого ее слова, моя голова как будто погрузилась в туман. Меня трясло от боли и ужаса, словно я еще видела рядом пасть разъяренной псины.

– Я же говорил, что надо бежать, – вымолвил брат с сочувствием.

Папа взял меня на руки и понес в машину. Мы отправились в ближайшую больницу. Из машины папа также нес меня на руках, а мама открывала двери, пропуская нас вперед.

Медицинские работники, увидев мои окровавленные штаны, тут же провели нас в приемный кабинет к врачу, который бросил принимать пациентов и безотлагательно занялся мной. Меня положили на кушетку, родителей попросили выйти. Доктор снял с меня штаны и начал осмотр, параллельно задавая вопросы о случившемся. Потом врач открыл дверь и позвал родителей. Вердикт был неутешительным, и мама заплакала. Я ничего не поняла. Мне было очень холодно. Пришла медсестра и, накрыв меня простыней, покатила прямо на каталке в какую-то комнату. Когда дверь за нами захлопнулась, я попыталась осмотреть место. Но как только слегка повернулась, медсестра посмотрела на меня так, что вертеться мне расхотелось.

– Не шевелись, – строго сказала медсестра. – Сейчас я переложу тебя на стол.