Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

Но в то же время его хлестнула едкая обида на этого человека, который даже усадил его на диван словно для того, чтобы смотреть на него с возвышения.

— Между прочим, невинности я вашу дочь не лишал, — тихо сказал Айвар.

Андрей Петрович глянул на него и заговорил таким же тихим, но опасным холодным голосом, который был страшнее всякого крика:

— Что? Это ты смеешь говорить о невинности моей дочери? Ты, по которому разве что поезд не прошелся? Да ты можешь испортить кого угодно! Нерина ведь мне рассказала, как ты прославился еще у себя в деревне, когда развратил ребенка...

— Что я сделал?! — невольно повысил голос Айвар, наконец взглянув на него. — Во-первых, это была молодая девушка, моя ровесница, а не ребенок, во-вторых, я не совершил ничего страшного, а в-третьих, почему она обсуждала это с вами? Вы тут вообще при чем?!

— Избавь меня от подробностей и смени тон! Неважно, сколько ей было лет: она была девственницей и чужой почти супругой, что само по себе священно. И как я, по-твоему, могу к тебе относиться после такой информации? Как бы я тебе доверил свою родную дочь? Да, мы с ней, слава богу, в таких отношениях, что она может рассказать мне о своих сомнениях и попросить совета. И так и должно быть в семье! Я не рассчитывал, что Нерина до замужества останется невинной, хотя ничего плохого в этой традиции не вижу. Но если уж она вступает с кем-то в близкие отношения, я хочу, чтобы они были здоровыми, гармоничными и перспективными, чтобы она могла родить от этого мужчины детей и не сомневаться, что он прокормит ее и их, чтобы мы могли гордиться ее браком и не тревожиться о своей старости. Если он способен это обеспечить, то я готов пойти на некоторые уступки.

— А я знал, что вы все сведете к этому, — неожиданно усмехнулся Айвар. — Так чем вы лучше эфиопского полуграмотного мужика? Когда его молоденькая дочь хочет любить и быть любимой, так это грех, а когда в таком же возрасте ей кое-что отрезают и отдают в жены мужлану, для которого она будет рабочей и рожающей скотиной, — это нормально! Потому что вам, таким отцам, это выгодно! Вам, может быть, рассказать, как это обрезание делается, чтобы вы подумали, кто в той истории был настоящий преступник?

— Если у вас это делается веками, значит, большинство это устраивает. Просто с западной модой на феминизм вокруг этого стали раздувать истерию, а мужское обрезание почему-то до сих пор никого не смущает. И то, чего я хочу для своей дочери, выгодно в первую очередь ей самой. Послушай, парень, это уже беспредметный разговор! Мне тебя жаль, тебе не повезло, ты повидал очень много дурного и грязного. Но при чем здесь я и моя семья, почему мы должны за это расплачиваться?!

Последние слова он почти выкрикнул, и тут Айвар снова на него посмотрел.

— Ладно, вы просто хотите, чтобы я уехал? И как на самом деле обстояло с этими якобы наркотиками, вас не особенно волнует? — безучастно спросил он.

— Именно так, — кивнул Андрей Петрович, — я сам заинтересован в том, чтобы эта история поскорее забылась, так что тебе действительно стоит уехать по-хорошему.

— А иначе? — тихо произнес Айвар, пристально глядя на хозяина.

Отец Нерины присел напротив него на стул и сказал уже более спокойно, хотя равнодушный, изучающий взгляд юноши его откровенно пугал:

— Да, мыслишь ты в верном направлении... Угрожать я тебе не стану: мы можем обратиться в органы, но ты же сознаешь, что мне самому этого не хочется, — в первую очередь я не желаю, чтобы полоскали мое имя, а кроме того, ты все-таки был нашим гостем. Конечно, с этого момента я вправе запретить тебе появляться в своем доме, но ты наверняка и так уже понял, что тебя здесь больше не ждут.

Айвар кивнул, и Андрей Петрович продолжил:

— Поэтому я просто прошу тебя, как немолодой человек, рассчитывающий хоть на малую толику уважения: уезжай домой по-человечески, не ломай жизнь незрелой девочке, у которой и без тебя немало проблем. И заодно дай нам спокойную старость. Я же не желаю тебе зла, у тебя еще может сложиться жизнь там, где ты на своем месте. Здесь тебе места нет, не сочти за обиду. Оцени хотя бы эту просьбу.

— Что же, считайте, что я оценил, — ответил Айвар и встал. — Только у меня есть ответная просьба, если вы позволите. Меня позвала сюда Нерина, поэтому я хочу услышать лично от нее, что она хочет, чтобы я уехал. Именно такими словами и без посредничества. Если она это сделает, то я клянусь вам, что после этого вы никогда меня здесь не увидите и ничего обо мне впредь не услышите. Но до этого на мне нет никаких обязательств.

После этого Айвар быстро ушел. Андрей Петрович горестно обхватил голову руками, и подошедшая жена без слов поняла, какой это был тяжелый разговор.

— Что же делать, Андрюша? Может быть, Неричке не надо ничего говорить? Ну не верю я, что он мог в такое впутаться, — растерянно сказала Надежда Павловна.

— А когда еще будет возможность что-то ей сказать? Она же уперлась в то, какой он необыкновенный, ничего слушать не хочет! Сейчас, может быть, ее хоть реально припугнуть удастся. В крайнем случае придется все-таки сообщить куда надо. В тюрьму его никто за мизерную дозу не посадит, не волнуйся, но и вида на жительство после такого сигнала не видать. И нечего ему тут делать. А Нери погорюет о нем пару месяцев, зато потом у нее наступит нормальная жизнь! Она еще будет нам за это благодарна.

14.Лучше для всех

Поздним вечером Айвар на кухне у Даниэля курил одну сигарету за другой и только повторял:

— Как же это, ну как же это...

— Да все ясно, Иви, подставили тебя, самым сучьим образом, — мрачно констатировал Даниэль. — Видишь, в полицию никто не пошел, по месту жительства тебя не искали. Из принципа нужно было именно перед ее родителями тебя грязью облить. Кто же им настучал-то с такими рекомендациями?

— Какая уже разница, — вздохнул Айвар. — Главное, что он меня ненавидит, и я сейчас думаю, что он и не собирался допускать эту свадьбу. Поэтому меня и с родственниками не стали знакомить. Наверняка он уже не раз пытался Нери против меня настроить, а теперь решил не мытьем так катаньем...

— И что ты думаешь делать?

— По крайней мере слова я нарушать не собираюсь, — ответил Айвар, отставив пепельницу подальше.

— Шутишь? — изумленно спросил мулат. — Ты что, в самом деле решил обратно податься?

— Ну, по закону я по-прежнему, в отличие от тебя, гражданин Эфиопии. Больше пока ничего толком не могу сказать, голова плохо работает. Но я все равно должен с ней поговорить: просто хочу понять, за что она так.

— Да поможет тебе бог, друг, — тревожно промолвил Даниэль, — но я бы не обольщался: ей твое присутствие здесь нужно еще меньше, чем этому Петровичу. Она же свою жизнь хотела обустроить, а не твою!

Айвар промолчал, и тогда Даниэль положил руку ему на плечо и сказал уже более мягко:

— Знаешь, может быть, тебе и вправду лучше уехать, только уж точно не в Эфиопию. Я и сам думаю перебраться в Европу, а там, того и гляди, что-то еще поинтереснее подвернется. Что здесь тухнуть? Своим ты все равно в этом городе не станешь, Иви, как ни старайся и ни выслуживайся...

— Я и не выслуживался, но в детстве мне казалось, что я здесь свой, и папа с мамой меня этому учили.

— А всем вокруг тоже казалось, что ты для них свой? — усмехнулся Даниэль. — Вряд ли ты их об этом спросил. Но если и так было, то лишь потому, что ты не продукт, так сказать, межрасового позора, как я, потому что твои родители были тут гостями, не собирались пускать корни и со временем увезли бы и тебя. Но ты давно не шоколадный мальчик, на которого можно и поумиляться, а напичканный тестостероном мужик, который может перепортить тут весь генофонд. И лучше бы ты так и делал, ей-богу, чем верность хранить этой так называемой невесте! В странах, где есть настоящий сплав культур, никто за цвет кожи гнобить не будет, а здесь живет все то же племя, которое всегда будет охранять свою территорию от чужаков. Так что давай-ка смотри вперед, Иви, прошлого не вернешь, а будущее сейчас на Западе.