Джанет Дейли - Маскарад
«Ты не можешь вести себя как тебе заблагорассудится, ведь ты Реми Жардин!» – прозвучал в памяти строгий голос.
Реми не смогла определить, кому он принадлежит, однако слова застряли у нее в памяти.
Она открыла глаза, и наваждение исчезло. Холл выглядел точно так же, как и пять минут назад. Призраки прошлого растаяли. Поколебавшись, Реми зашла под лестницу и приблизилась к двойной двери, которая вела в кабинет отца.
Стены комнаты были выкрашены зеленой краской. Возле камина из черного каррарского мрамора с красивыми серыми прожилками стояло два стеллажа. Мебель была темной, солидной. Секретер из эбенового дерева, кожаный диван, стулья с высокими спинками – вся обстановка строгая, никаких излишеств. Сразу видно, что хозяин комнаты – мужчина.
Реми подошла к старинному креслу-качалке. Его сиденье и спинка были обтянуты темно-зеленой кожей, прибитой медными обойными гвоздиками. На столе лежала потрепанная «Энеида» Виргилия. Реми погладила обложку и вдруг уловила слабый запах табака. Из-под книги виднелась курительная трубка.
В памяти тут же, как стоп-кадры, замелькали обрывки воспоминаний. Реми крепко зажмурилась, стараясь остановить это суматошное мельтешение. И неожиданно увидела отца! Он сидел, откинувшись, в кресле-качалке. Темные курчавые волосы были аккуратно причесаны, серьезное лицо озарялось гордой, довольной улыбкой. Отец протянул руку и взял из рук Реми трубку с обкусанным мундштуком.
Ту самую, которая лежала сейчас на столе… А слева от нее Реми обнаружила серебряную палочку для трамбовки табака. Она сама в двенадцатилетнем возрасте подарила ее отцу на Рождество. В ушах Реми зазвучал теплый, ласковый отцовский голос. И как в далеком детстве, ее захлестнула волна любви и признательности.
Внезапно в кабинет вошла мать, держа вазу с белыми тюльпанами. Букет был изысканно украшен декоративным папоротником. При виде дочери Сибилла вздрогнула.
– Боже, как ты меня напугала! Я не подозревала, что здесь кто-то есть. – Мать подошла к письменному столу и поставила вазу на уголок. – Правда, великолепные цветы? Роберту стало стыдно за свое фиаско на прошлой неделе, и он решил загладить свою вину. Мне кажется, что букет будет выигрышней всего смотреться на темном фоне. Твоему отцу наверняка понравится.
– Я его вспомнила, мама! – еле слышно выдохнула Реми. Она была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на цветы. – Я вспомнила папу!
Да-да, отец больше не был для нее незнакомцем, лицо его перестало казаться чужим, а имя непривычным!
– Он просил меня набивать ему трубку и учил, как это делается. И никого больше к трубке не подпускал, говорил, что я единственная, у кого получается…
К горлу подступил комок. Реми вдруг поняла, что не просто любит – она обожает отца! До этой минуты ее терзали сомнения: насколько у нее доверительные отношения с отцом? Дорога ли она ему? А что, если он по-настоящему любит только Гейба? Теперь наконец можно было вздохнуть свободно…
– Это любимая папина трубка, – счастливо улыбнулась Реми.
– Да… К сожалению. Я столько раз собиралась ее выбросить – она так ужасно пахнет, – но Фрезер и слышать об этом не желает. Понятия не имею почему. Как будто у него других нет! – Сибилла взмахнула рукой, указывая на десятки трубок, лежавших на специальной полке.
– Ты даже не представляешь себе, как я рада! – призналась Реми. – Меня ужасно тревожило, что я совершенно не помню папу.
Сибилла понимающе кивнула.
– Его тоже… Думаю, ты и сама догадалась. Отец очень беспокоился за тебя, Реми, и ругал себя за наш отъезд из Ниццы. Но мы-то считали, ты отправилась путешествовать по Франции! А когда поняли, что с тобой стряслась беда, папа места себе не находил. «Мы должны были сообразить, что Реми не могла уехать, не предупредив нас!» – день и ночь твердил он.
– Папа не виноват.
– Конечно, но он все равно переживал. А тут еще все остальные напасти! – Сибилла заботливо поправила тюльпаны и полюбовалась на букет. – В последние дни у Фрезера нервы на пределе. Потому-то он и был так резок с тобой за завтраком.
– Это когда я отказалась поехать в клинику? – спросила Реми.
Сибилла метнула на нее удивленный взгляд и пробормотала, стараясь скрыть смущение:
– Ну да, и в тот раз тоже.
Реми почти сразу догадалась, что имеет в виду ее мать.
– А-а… Он еще рассердился, когда я спросила про Броуди Донована? Так?
– Так, – помявшись, призналась Сибилла и опять занялась цветами. – Зря ты заговорила об этом человеке с отцом, милая. Хотя, конечно, ты тут ни при чем. Во всем виноват Коул Бьюкенен! Зачем он снял со стены портрет твоего деда и повесил вместо него другой? Реми, я сейчас скажу ужасную вещь, но, поверь, я просто не могу молчать… Так вот, по-моему, тебе нужно навсегда позабыть про Бьюкенена… Я так боялась, не дай Бог, ты совершишь какую-нибудь глупость… – Мать в замешательстве умолкла.
– Например, выйду за него замуж?
Еще бы! Чтобы Сибилла Жардин согласилась на брак своей дочери с плебеем?! Да никогда в жизни! Реми вдруг отчетливо это поняла и содрогнулась.
Мать оторвала взгляд от вазы с тюльпанами.
– Реми, я мечтаю, чтобы ты благополучно вышла замуж за хорошего человека. Что в этом дурного?
У Реми, правда, возникло впечатление, что мать подразумевает не «хорошего», а скорее «подходящего», но она благоразумно воздержалась от комментариев.
– Вряд ли я сумею выйти замуж «благополучно», мама, – вместо этого возразила она. – Ты же знаешь, я вечно нарываюсь на неприятности.
– Не понимаю твоего юмора, Реми. Сам по себе брак еще не может служить залогом счастья. Женщина должна осмотрительно выбирать себе спутника жизни.
– А ты, мама? Ты тоже проявила похвальное благоразумие? – В груди Реми закипела злость.
– У нас с отцом прекрасные отношения. Мы прожили вместе тридцать пять лет, – принялась торопливо оправдываться мать. – И я считаю, мы так хорошо живем прежде всего потому, что у нас много общего. Мы из одной среды, у нас общие друзья…
– И общие взгляды на то, кого считать подходящим женихом, – поморщилась Реми. – Мама, ты меня извини, но мне этот разговор неприятен.
Она бросилась к двери, но мать успела схватить ее за руку:
– Реми, Реми! Прости! Я не хотела тебя обидеть. Честное слово! – На лице Сибиллы было написано искреннее раскаяние. – Ты, наверное, считаешь меня высокомерной, но поверь, я знаю, что такое неравные браки. Я видела, как людям бывает неловко, как они мучаются, как скованно себя чувствуют на светских приемах. И вскоре их отношения разлаживаются. Разлаживаются даже несмотря на то, что в спальне у них по-прежнему все отлично! Пойми, для супружеской жизни это не самое главное, далеко не самое главное! И если за пределами спальни у супругов все идет вкривь и вкось, то брак обречен. Вот почему я так рада, что ты не совершила роковой ошибки – не вышла замуж за Бьюкенена.
