Анна Берсенева - Французская жена
Феликс взял из шкафчика еще один бокал, откупорил бутылку, налил вина Марии и себе.
– Я люблю белое, – сказала она. – Мне очень приятно, что вы выбрали именно его.
Она подумала, что он, возможно, произнесет какой-нибудь тост. Мария не понимала странную велеречивость, которая охватывала большинство русских, как только они оказывались за столом. От папы она никогда не слышала тостов, и, вероятно, поэтому произносить их казалось ей неестественным.
К счастью, Феликс обошелся без тоста. И Марию не разглядывал, и вопросов никаких не задавал. Он молча пил вино и смотрел на золотые огоньки в своем бокале.
Он молчал так, что это совсем не тяготило, но все же Мария сочла нужным спросить:
– Вы не знаете, Феликс, у Нины все в порядке?
– Да. Она квартиру нашла.
– Но это не обязательно, ведь я ей говорила. Она нисколько мне не мешает и может жить у меня.
Уже сказав это, Мария поняла, что говорит глупости. Что значит жить у нее? А куда в таком случае должен деваться Нинин друг?
– Я не так уж много времени провожу дома, – совсем уж неуместно добавила она. Как будто бы этот молчаливый человек спрашивал, как распределяется ее время. – Я ведь разбираю архивы русских эмигрантов и записываю их воспоминания. А это обычно немолодые люди, поэтому я прихожу к ним домой и, бывает, провожу там целые дни.
– Не трудно вам? – спросил он.
Вопрос показался Марии странным.
– Почему мне может быть трудно? – с удивлением переспросила она.
– Чужие люди. А вы, говорите, целые дни с ними проводите.
– Но не все дни. И потом, это глубокие люди. Знаете, когда папа только что познакомил меня с некоторыми из них – с теми, впрочем, кого теперь уже нет в жизни, – я долго не могла понять, чем они отличаются от всех людей, которых я знала прежде. Я тогда была еще ребенком, но все же чувствовала, что они другие.
– И чем же?
– Они… Я чувствовала, что все они стараются сделать так, чтобы я более тонко понимала смысл любых событий. Чтобы не думала, будто одно какое-нибудь мнение, или определение, или даже влечение является окончательным. Я непонятно говорю?
– Вы говорите понятно.
Мария допила вино, и Феликс налил ей еще.
«Я правильно предполагала, – подумала она. – От вина развеялась усталость».
От вина, она почувствовала, у нее даже щеки раскраснелись. Мария приложила к щекам холодные ладони. Впервые с той минуты, когда она вошла в дом, ей стало как-то полегче. Да, конечно, от вина.
– Я скучала без них в то время, когда не была здесь, – сказала она. – Без разговоров с ними. Только теперь я это понимаю.
И наконец спохватилась, что ведет себя просто неприлично. Невозможно же так долго говорить о себе! Разве это может быть интересно постороннему человеку? И то, что она по непонятной причине вдруг почувствовала себя легко, совершенно ее не извиняет.
– Вы давно в Париже, Феликс? – спросила Мария.
– Не очень.
– Учитесь или работаете?
Уже спросив это, она поняла, что он, пожалуй, старше, чем может быть студент, во всяком случае, такой студент, который стал бы приезжать сюда на учебу из России.
Она незаметно присмотрелась к нему. Плечи широкие, и во всем облике совсем нет юношеской нескладности и юношеской трепетности нет тем более… Да, конечно, ему за тридцать.
– Работаю, – ответил он. И, не дожидаясь очередного ее вопроса, объяснил: – У нас про такую работу когда-то говорили: лужу, паяю, ЭВМ починяю.
– ЭВМ?
– Так советские компьютеры назывались. Вам неприятно слышать об этом?
«Странно, что он догадался, – подумала Мария. – Я и не предполагала, чтобы это было так заметно, о чем мне приятно или неприятно слышать. Во всяком случае, раньше этого нельзя было понять по моему лицу. Видимо, Россия не прошла даром».
Ей не хотелось больше ни слышать, ни думать обо всем, что происходило в России. Наверное, из-за этого и пробежала по ее лицу тень, которую заметил Феликс.
Удивительно, как при такой своей наблюдательной молчаливости он уживается с жизнерадостной хохотушкой Ниной.
– Это детали для вашей работы – там, в гостиной? – не отвечая на его вопрос, в свою очередь спросила Мария.
– Да.
Неизвестно, сколько продолжался бы подобный разговор – впрочем, он, как ни странно, нисколько Марию не тяготил, – но тут в прихожей хлопнула дверь.
– Это Нина? – спросила Мария.
– Ой! – воскликнула Нина, влетая в кухню. – А я смотрю, пальто какое-то неизвестное. Думала, сожитель мой женщину привел.
– Мне кажется, вы живете весело, – улыбнулась Мария.
– Да, не жалуемся. С приездом вас, тетя Мари.
– Какая ты стала церемонная! – Мария не могла сдерживать улыбку при виде краснощекого веселого лица Таниной внучки. – Извини, я не предупредила, что приеду сегодня.
– Надо было вас встретить?
– Нет, конечно, нет. Просто мне неловко, что я…
– Ничего, Феликс не обидчивый. Или это он вас обидел? Голый был, может?
Мария бросила на Феликса быстрый взгляд – вдруг он все же обидится на такую бесцеремонность своей подруги по отношению к нему? Но он смотрел не на Нину и тем более не на нее, а непонятно куда – кажется, просто в себя – и едва ли даже слышал, о чем болтают женщины. Странно, но в такой его отрешенности Мария не почувствовала пренебрежения.
«Он просто думает, – поняла она. – Не делает вид, будто не обращает на нас внимания, а действительно не обращает, потому что думает. Интересно, о чем?»
– Феликс сказал мне, что у тебя все в порядке, Нина? – спросила она.
– Раз Феликс сказал, значит, так и есть, – кивнула та. – Он парень догадливый.
– Как твоя учеба?
– Окейно. В смысле, хорошо.
– Тебе не мешает то, что ты подрабатываешь?
– Кем подрабатываю? – удивилась Нина. И сразу догадалась: – А!.. С Жан-Люком? Не, учиться он не мешает. Наоборот, сам еще языку меня учит. Специфическому, правда, но тоже неплохо.
– Полин хотя бы вовремя тебе платит? Если бы я знала, что ты захочешь подрабатывать бебиситтером, то заранее могла бы подыскать для тебя более обязательную маму.
– Ничего, все нормально.
– А с Жан-Люком тебе не трудно?
Мария не очень понимала, зачем один за другим задает эти вопросы. Нельзя сказать, что ее так уж интересовали подробности Нининой работы… Но то, что таким неуловимым образом и непонятно благодаря чему установилось в кухне, где они сидели втроем, почему-то казалось ей дорогим и хотелось продлить существование этой хрупкой общей субстанции.
– Да вроде нет… – ответила Нина.
Мария сразу уловила перемену в ее тоне.
– Но – что? – спросила она.
– А почему вы думаете, что мне должно быть с ним трудно? – спросила Нина вместо ответа.
– Не именно тебе. Я думаю, он вообще непростой ребенок.
