Ирэне Као - За все грехи
– Нравится? – спрашивает Томмазо.
– Очень, – Линда улыбается, и на ее правой щеке появляется ямочка.
– Это тропическое растение с острова Ява, – объясняет Томмазо.
– Настоящий шедевр, – завороженно произносит Линда.
Ее глаза горят необычным зеленым светом.
– В естественной среде она иногда достигает двух с половиной метров в высоту, – продолжает он. – Но с ними нелегко: чтобы увидеть, как они цветут, нужно запастись терпением и строго соблюдать правила ухода.
Терпения и умения следовать правилам Томмазо не занимать, думает Линда и внезапно спрашивает:
– И как тебе удается всегда сохранять спокойствие?
– Это несложно. Достаточно знать себя и уметь контролировать свои эмоции. – Томмазо говорит это так, будто это философия всей его жизни. – В конце концов, это ведь всего лишь вопрос мышления. – Он слегка постукивает себя пальцем по виску.
– Возможно… – Линда сдвигает брови. – Но вот у меня так не получается. – Она тяжело вздыхает, будто мысль об этом ее недостатке вызывает у нее раздражение. – Я имею в виду, как тебе удается контролировать эмоции? Это же как гроза, как землетрясение: они возникают неожиданно, и остановить их невозможно.
Томмазо наслаждается, глядя на такой порыв эмоций, его умиляет полное отсутствие у нее сдержанности.
Она жестикулирует – страстная натура Линды вырывается наружу. Томмазо наслаждается, глядя на такой порыв эмоций, его умиляет полное отсутствие у нее сдержанности.
– Но можно научиться распознавать сигналы и усмирять себя или хотя бы спрятаться в укрытии, пока не поздно.
Вот они дошли и до самой сути: преобладание разума над сердцем.
Линда поражена, и хоть она и не разделяет его взглядов, его манера говорить ее завораживает.
Ей кажется, что Томмазо гордится своей невозмутимостью, будто контроль над эмоциями делает его совершеннее других.
– Страсть можно обуздать, если действительно этого хочешь, – продолжает он. – Эмоции сами по себе не существуют, это всего лишь плод нашего воображения.
Однако, глядя на Линду, он почему-то уже не так уверен в своих словах.
– А ты всегда был таким? – спрашивает она с легкой иронией в голосе.
Томмазо кивает – они чувствуют потоки энергии, исходящие друг от друга.
– Я всегда придерживался железной дисциплины для достижения своих целей, а еще не хотел стать таким, какой была моя мать.
Его лицо становится мрачным. Он прислоняется к подоконнику центрального окна. Линда делает шаг к нему.
– Почему? Какой была твоя мать?
– Это была необыкновенная женщина. Но стала заложницей собственной слабости и всю свою жизнь страдала по вине других. – Томмазо смотрит вверх, что-то вспоминая. – Она была слишком эмоциональной. Ее настроение постоянно менялось.
– В общем, как у меня.
– Да, но у нее не было твоей жизненной силы, – улыбается Томмазо, пристально глядя на Линду.
Она нравится ему все больше, и он ничего не может с собой поделать. Линда не похожа на других женщин, которых он знает: свободная, не признающая правил и не знающая границ. Иногда кажется слишком экспрессивной, но ее искренность и прямота подкупают.
– То есть я, по-твоему, человек-катастрофа?
Линда подходит еще ближе, между ними несколько сантиметров. Томмазо на мгновение отводит взгляд и смотрит на дверь. Сердце у него бьется все чаще, внезапно он хватает Линду за запястья и с силой притягивает к себе.
– И еще какая, самая разрушительная из катастроф, – шепчет он.
В его голове просыпаются «правильные» мысли, но невозможно остановить этот поток страсти. К черту теорию управления эмоциями. Рядом с ней все это кажется песчаным замком, который вот-вот разрушит цунами.
К черту теорию управления эмоциями. Рядом с ней все это кажется песчаным замком, который вот-вот разрушит цунами.
Линда чувствует, как по всей спине до самой макушки бегут мурашки. Она прижимается к его горячему телу, внутри бурлит водоворот.
– Линда Оттавиани… ты ведь знаешь, что нам нельзя? – Томмазо качает головой и немного отступает. Он смотрит неуверенно: что это за игра? И главное – кто он в этой игре? Невозможно заставить сердце биться в нормальном ритме: между ними возникло сильное сексуальное притяжение. Он не может с этим бороться.
– Томмазо Белли, человек, соблюдающий правила… – Линда возбужденно смеется.
Ей абсолютно не страшно. В одно мгновение сомнения кажутся лишними. Они оба хотят одного и того же, их чувства обострены до предела. Линда целует его в губы, с силой проникает языком в рот. Всего несколько секунд – и Томмазо погиб, он задыхается, кровь стучит в голове, ноги слабеют. Ее поцелуй пробуждает у него желание, которое невозможно сдерживать.
Они неистово прижимаются друг к другу. Томмазо поднимает подол ее платья и скользит по ее обнаженным сильным ногам все выше и выше, наконец средний палец прижимается к влажному шелку ее трусиков.
Линда раздвигает бедра, продолжая страстно целовать его, отступает назад, пока не упирается икрами в оградку клумбы. Чуть приподняв ногу, она трется между ног Томмазо о его мягкие льняные брюки, пока не нащупывает нечто твердое.
Томмазо снимает рубашку и бросает ее на пол. Переполненный адреналином, он резко срывает с Линды платье, берет ее на руки и кладет на диван, обитый голубой парчой.
Всего несколько секунд – и Томмазо погиб, он задыхается, кровь стучит в голове, ноги слабеют. Ее поцелуй пробуждает у него сильное желание, которое невозможно сдерживать.
Она расстегивает его ремень, ширинку и приспускает брюки. Его трусы-боксеры «Derek Rose» для Линды – настоящее открытие. Они так тщательно выглажены, что в них можно отправиться на вечеринку. Это своеобразный знак, который указывает, что перед тобой мужчина из высшего общества. Томмазо не похож ни на одного из ее бывших любовников. Он отлично знает, как обращаться с женщинами, хорошо целуется, изощренно ласкает, ритмично двигая пальцем – не быстро и не медленно. Вот как сейчас.
Внезапно Томмазо отодвигает ее трусики и пальцем с жадностью проникает внутрь, в ее влажное тепло, лаская властно и нежно. Для него эта опасная игра вышла из-под контроля. Он охвачен волной эмоций, сметающей малейшее сопротивление разума. Срывает с нее трусики и языком проникает в ее промежность. Его охватила безумная страсть, которая пробуждает в нем то, что так долго дремало и было скрыто за толстым слоем безупречных манер, отточенных за долгие годы упорной работы над собой.
Линда высвобождает его член, смотрит на него без всякого стеснения: он так красив, что ничего подобного ей не доводилось видеть. Длинный, гладкий, будто выточенный из камня. И твердый. Очень твердый.
