Таммара Веббер - Просто любовь
Когда мои пальцы спустились ниже пупка, туда, где начинались волосы, Лукас сел:
— По-моему, теперь твоя очередь!
— У меня нет татуировок, — смутилась я.
— Так я и думал! — Он встал и подал мне руку. — Ну что, идем смотреть рисунок?
Он вел меня в спальню. Я хотела сказать что-нибудь неожиданное, например: «Как мне называть тебя в постели? Лукас или Лэндон?» — но не решилась. Я взялась за его протянутую ладонь, он легко поднял меня на ноги и, не отпуская моей руки, направился за перегородку. Я за ним.
Тусклый свет из открытой части квартиры освещал мебель спаленки и рисунки (штук двадцать-тридцать), прикрепленные над кроватью. Лукас зажег лампу, и я увидела, что вся стена пробковая. Интересно, он сам приделал эту панель или, когда въезжал, она уже здесь была — как будто специально задуманная для него?
Две другие стенки были покрашены в кофейный цвет. Темная мебель: двуспальная кровать-платформа, солидный стол, массивный комод — казалась не совсем типичной для жилища студента.
Я протиснулась в узкое пространство между кроватью и стеной с рисунками и принялась искать себя. Мой взгляд задерживался на знакомых городских пейзажах, незнакомых лицах детей и стариков. Было здесь и несколько портретов спящего Фрэнсиса.
— Они замечательные! — сказала я.
Как раз в тот момент, когда я нашла на стене свое изображение, Лукас встал рядом. Он выбрал тот набросок, где я лежу на спине с открытыми глазами, и повесил его снизу, у правого края стены. Такое местоположение могло бы означать, что художник невысоко ценит свое творение, но портрет висел прямо напротив подушки, а я прекрасно помнила слова Лукаса: «Кто не захочет, просыпаясь, видеть вот это перед собой!»
Продолжая разглядывать рисунок, я села на кровать. Лукас тоже сел. Вдруг я вспомнила, что он до пояса раздет и что несколько минут назад он сказал мне: «Теперь твоя очередь». Я обернулась: он внимательно смотрел на меня.
Я была уверена, что в подобный момент в мои мысли и ощущения обязательно вклинятся воспоминания о Кеннеди — о наших поцелуях, о годах, которые мы провели вместе, — и это все испортит. Но, как ни странно, сейчас я не чувствовала, что мне его не хватает. Даже при желании я не смогла бы выдавить из себя ни капельки грусти. Почему — трудно было понять. Может, я привыкла к боли потери (тогда дело плохо), а может, эти несколько недель я просто горевала слишком много и слишком сильно, так что теперь все уже позади. Он позади.
Воспоминание о Кеннеди лопнуло как мыльный пузырь, когда Лукас наклонился и, щекоча мне кожу своим дыханием, лизнул краешек моего уха. Он взял в рот мочку с продетым в нее маленьким бриллиантовым гвоздиком, глаза у меня закрылись, и я тихо пробормотала что-то сладостно-невнятное. Тычась носом мне в шею и ласково придерживая мою склонившуюся набок голову, Лукас продолжал меня целовать. На секунду он опустился на пол, чтобы снять с меня угги, а потом опять сел на кровать и стянул свои. Снова прижавшись губами к моему лицу, он подтянул меня к середине кровати и уложил на спину, а потом вдруг отстранился. Почувствовав это, я открыла глаза. Лукас смотрел на меня:
— Как только ты этого захочешь, я остановлюсь. Хорошо? — (Я кивнула.) — Хочешь, чтобы я остановился уже сейчас? — (Я помотала головой, не отрывая ее от подушки.) — Слава богу!
Он опять прижался ко мне губами, а я изо всех сил стиснула пальцами его твердые руки. Потянув в себя воздух, я губами и языком ответила Лукасу на его поцелуй. Он застонал, отклоняясь настолько, чтобы слегка меня приподнять и высвободить из ярко-синего кашемирового свитера. Легко проведя подушечками пальцев по моей груди, Лукас стал ее целовать.
Вдруг я беспокойно шевельнулась, и он остановился, взирая на меня не совсем сфокусированным взглядом. Я толкнула его в плечо и села, а он лег на спину. Даже через ткань двоих джинсов все прекрасно чувствовалось. Лукас взял меня за талию и потянул к себе. Мы снова поцеловались. Через несколько минут он расстегнул мне крючки на спине и, проведя ладонями по моим плечам, опустил бретельки. Лифчик совсем слетел, когда Лукас подтолкнул меня вверх и прихватил ртом сосок.
— Ой… — выдохнула я и обмякла у него в руках.
Мы снова перевернулись. Пальцы и губы Лукаса выводили на мне круги и замысловатые линии. Вдруг он расстегнул пуговицу моих джинсов и дотронулся до молнии. Я почувствовала, будто все вокруг рушится.
— Погоди, — сказала я, отнимая рот от его рта.
— Хватит? — Лукас часто дышал, глядя на меня. Я кивнула. — Перестать совсем или просто… не надо дальше?
— Не надо дальше, — прошептала я.
— Ладно.
Он взял меня в охапку и поцеловал. Одна его рука была у меня в волосах, а другой он гладил мою спину. Два наших сердца выбивали один ритм, и, по-моему, этот дуэт назывался «Желание».
* * *Назад в общагу я ехала с открытыми глазами. Выглядывая из-за плеча Лукаса, я смотрела на улицы, пролетавшие мимо. Это было захватывающе, но не страшно. Я доверяла ему. И не только теперь, а с той самой первой ночи, когда я согласилась, чтобы он отвез меня в общежитие.
Кеннеди вот так бы ни за что не остановился. Разумеется, он не применял силы — этого и в помине не было, — но если я просила: «Не надо!» — он переворачивался на спину и закрывал лицо рукой, успокаивая себя. «Господи, Джеки, ты меня доконаешь!» — говорил он. После этого все прекращалось: не было ни поцелуев, ни прикосновений. И я всегда чувствовала себя виноватой.
Когда мы действительно стали вместе спать, я подумала, что теперь, наверное, угрызения совести оставят меня в покое, ведь я тормозила его очень редко. Но если такое все-таки случалось, то мне приходилось терзаться даже сильнее. Кеннеди резко останавливался, как будто я сделала ему больно. На компромиссы он не шел: все или ничего. Сделав несколько глубоких вдохов, он включал игру или начинал щелкать каналы. Или мы шли чего-нибудь поесть. И я казалась себе самой нехорошей девушкой в мире.
Ну а Лукас еще целый час меня целовал. Проскользнув рукой ниже молнии моих джинсов, он спросил: «Так можно?» — и, когда я разрешила, снова надолго залепил мне рот своими губами. Ощущение от прикосновения его пальцев к плотной джинсовой ткани оказалось гораздо сильнее, чем я ожидала: меня это потрясло и немного смутило. Взглянув на лицо Лукаса, я почувствовала, какое удовольствие доставляет ему тот отклик, который он получает от моего тела. Ничего, кроме приятия его прикосновений, он сейчас от меня не хотел. Его взгляд, казалось, просил: «Оставь мне что-то, чего я буду ждать».
Теперь он прощался со мной у входа в мое общежитие. Было поздно, но спать не хотелось: холодный воздух разогнал сонливость. Пока мы ехали, мои руки грелись у Лукаса под курткой. Отложив в сторону свои перчатки и два наших шлема, он обнял меня под пальто, поверх свитера:
