Анна Дэвис - Такси!
— Ричард, это моя подруга Эми. — Я осторожно подбирала слова. Эми явно рассердилась, что ее записали в «подруги», но на рожон, слава богу, не полезла. — Эми, это Ричард и Дотти.
— Привет, Дотти. — Эми наклонилась и потрепала ее по голове.
Дотти, которая этого терпеть не может, отпрянула, спряталась за отца и застенчиво выглянула из-за его ноги.
Господи, не дай, пожалуйста, никому из них ничего брякнуть.
— Давно выздоровела? — Первый восторг от неожиданной встречи миновал, и Ричард обиделся, что я встретилась с кем-то из подруг прежде, чем поспешить к нему. Даже рассердился — вон румянец выступил на скулах. Карие глаза, обычно такие мягкие, приветливые, потемнели, стали колючими.
— Знаешь, всего пару дней назад я была так больна, Ричард, ты даже поверить не можешь.
— А я и не знала, что ты болела, — внезапно сказала Эми.
— Н-ну, я не люблю о таких вещих распространяться.
Неподалеку от нас молодая пара разглядывала антикварные украшения на лотке. Девушка примеряла кольца — надевала на безымянный палец, вытягивала руку, чтобы парень мог полюбоваться. Девушка была не особо красивой, но вся лучилась от счастья — как, впрочем, и он, — и это делало прекрасными их обоих. Мне вдруг стало завидно.
— А может, кофе выпьем? — предложила Эми. — В двух шагах отсюда есть кафе — там подают чудесные пирожки.
Вмазать бы ей.
— Спасибо, но нам, к сожалению, пора. — Ричард все еще сердился, но великодушие заставляло его сдерживаться. — Надо забрать фотографии, а потом я должен забросить Дотти в садик.
— Вот жалость-то. — Я старалась изобразить огорчение, но безуспешно. — Я тебе потом позвоню, ладно?
— Хорошо бы. — Ричард бросил на меня взгляд, яснее слов говоривший: «Надо потолковать». И буркнул: — Приятно было познакомиться… Эми.
— Взаимно. — Она уже утратила к нему интерес и вернулась к столику кедрового дерева.
Ричард придвинулся, чтобы поцеловать меня. Какое счастье — он был зол настолько, что всего-то ткнулся мне в щеку.
— Ну, пока! — Я чмокнула Дотти в губы.
— Фу, мокрая бяка! — воскликнула она, ухватила отца за руку и потянула прочь.
Он позволил ей увести себя, но крикнул через плечо:
— Заходи, снимки посмотришь! В цирке должно получиться что-то замечательное!
Я в панике оглянулась на Эми, но она любовалась столиком. Кажется, нас она уже не слушала. Ричард и Дотти скрылись за углом. Парочка неподалеку присмотрела кольцо. Похоже на серебро — хотя, может быть, и платина. Крупный голубой сапфир. Девчонка корчила гримасы и счастливо хихикала. Парень притянул ее к себе и поцеловал — сначала в лоб, потом в губы. Хмурый продавец расплылся в улыбке.
— Кэти, я спрашиваю, купить мне этот столик? Он, конечно, замечательный, но меня смущает цена. Ты не находишь, что четыре сотни — это слишком круто?
Я пожала плечами:
— Совсем в этом не разбираюсь.
— Ладно. Давай зайдем, с продавцом посоветуемся.
Она распахнула дверь, где-то в затхлых темных глубинах магазина звякнул колокольчик. Не успела я подумать, что опасность миновала, как Эми остановилась в дверях.
— А кто этот парень, Ричард?
— Мой кузен.
— Ты никогда не говорила, что у тебя есть кузен.
Пожилая дама в норковой шубе пыталась выйти из магазина, но Эми загораживала ей дорогу.
— Эми… — начала я.
Она заметила старуху и шагнула обратно на мостовую.
— Странно, что я никогда о нем не слышала.
— А у тебя есть кузены?
— Да, четверо.
— Вот видишь. Я же о них тоже не знала.
Эми смерила меня суровым взглядом.
— Но мы с моими кузенами видимся раз в году. А вот вы явно в близких отношениях. Я просто удивляюсь, что ты раньше ничего о нем не рассказывала, вот и все.
— Наверняка я о нем как-нибудь упоминала.
— Нет. Ни о нем, ни о девочке. Я уверена. — Эми с воинственным видом скрестила руки на груди. Подбородок выпятился. — А между тем ты недавно была с ними в цирке.
— Я говорила тебе, что была в цирке. На самом деле…
— Ты сказала, что была там с приятелями. Ни о каком кузене и речи не было.
— Но мы с ним и есть приятели. Я именно так к нему и отношусь. Он скорее друг, чем кузен.
Мое лицо судорожно подергивалось. Оно отражалось в витрине — лживое, виноватое. Она-таки разнюхала! Я так и знала, что наступит день, когда все рухнет. В конце концов, большинство людей не справляется с двумя любовниками, что уж говорить о пяти. Внезапно я почувствовала бесконечную усталость. Захотелось улечься прямо здесь, на дороге, и заснуть. Но вместо этого я подготовилась к самому худшему.
— Почему ты так стыдишься меня? — еле слышно спросила Эми. — Ты бы меня не представила, если бы я сама этого не сделала. Ты даже не хотела говорить, что это твой кузен!
— Эми…
— Я-то думала, что мне нельзя встречаться только с твоей мамой, а у тебя, оказывается, вся семейка ей под стать? — Ее голос крепчал. — Почему ты стесняешься меня? И самой себя? Почему мне нельзя быть такой, какая я есть? Что, черт тебя побери, страшного в том, чтобы любить женщину? А?
Торговцы за уличными лотками притихли. Приземистый усач, подметавший у входа в итальянский ресторан, остановился и, опираясь на метлу, наслаждался неожиданным шоу. Юная парочка уставилась на нас с разинутыми ртами, парень на всякий случай обхватил девушку за плечи. Даже голуби перестали копошиться в канаве и пялились своими мерзкими немигающими глазками.
— Дорогуша, не переживай! — заорал усатый. — Я тебе каждый день вставлять буду!
— Вот черт! — Эми вытерла глаза рукавом и под перезвон колокольчика нырнула в магазин.
Я повернулась, чтобы последовать за ней.
— Вам обеим! — надрывался усач, пока за мной закрывалась дверь. — Я мужчина щедрый — на двоих хватит!
11.02 вечера. Я посадила двух женщин у Королевского оперного театра и теперь везла их в Масуэлл-Хилл. Мать и дочь, одной — лет пятьдесят с небольшим, второй, соответственно, около тридцати. Еврейки, возможно хасиды. Кто-то мне однажды рассказывал, что у хасидов женщины бреют головы и носят парики, и теперь я косилась в зеркальце, пытаясь угадать — эти длинные каштановые кудри настоящие или нейлоновые? Обе приоделись: у матери был день рождения. Она благодарила дочь за внимание, но нетрудно было понять, что не очень-то им весело. Обсуждая вечер, обе не могли скрыть усталости. Дочь издавала какие-то восклицания — как обычно, когда не слушаешь собеседника. Мать зевала, прикрывая рот рукой и то и дело повторяя: «Хорошо, правда?» Может, опера оказалась вшивая, а может, каждая из них на самом деле предпочла бы провести время в другом месте и в другой компании. В конце концов я потеряла интерес к их волосам и поймала джаз по радио.
