Андрей Максимов - Карма
– Натусь, ты не пугай меня. Про все эти кармы и тонкий мир начинают говорить те, кто в нашем толстом мире потерял всякую ориентацию. Это я тебе говорю как краевед тонкого мира.
Наташа открыла было рот – спорить, но потом подумала: «Зачем?»
Телефоны молчали. Причем оба. Казалось, что домашний и мобильный телефоны так сдружились, что работают только вместе – либо звонят оба, либо оба замолкают…
– Все, – сказала Рита, – иду домой, поскольку дочь Анна брошена на целый день, не кормлена и не воспитана.
И тут зазвонили телефоны. Оба.
Наташа после секундного раздумья взяла трубку домашнего:
– Да. Я. Вечер добрым не бывает… Простите… Что? Кто? – Она сделала паузу, посмотрела вопросительно на Риту и сказала решительно: – Я не буду с вами разговаривать. Я буду разговаривать только лично с Артуром. Да, у меня есть что ему сказать. – Наташа положила трубку и рухнула на диван, обхватив голову руками. – Зорро твои звонили, охранники Артура.
– Судьба не хочет нам отвечать понятно, – раздумчиво произнесла Рита. – Зорро – это все-таки не совсем Артур. С другой стороны, нельзя сказать, чтобы это был совсем уж не Артур.
Артур перезвонил через пять минут. На встречу согласился сразу и с радостью.
– Ну что, подруга? – сказала Наташа, положив трубку. – Если человек чего решил – судьбе деться некуда, правильно я говорю? Тонкий мир меня услышал!
– Я пойду, – почему-то прошептала Рита. – Вернешься из тонкого мира – дай знать.
ЕЩЕ РЕШЕНИЕ
Окружение сидело в кабинете Ивана Петровича Саморяда и обсуждало сложившуюся ситуацию.
На самом-то деле Окружение состояло, конечно, из нескольких человек, но поскольку все они думали про одно и то же и хотели одного и того же – стоит ли отвлекаться на такие мелочи, как имена, должности, возраст и прочее?
Окружение – оно Окружение и есть.
– Вань, – сказало Окружение, – ситуация практически трагическая. Ты хоть это понимаешь?
– Не могу поверить… – Иван Петрович достал сигарету. – Убить в прямом эфире… Как это может быть? Из чего? Как можно бомбу пронести в телестудию? Да что бомбу? Пистолет, нож…
– Как два пальца об асфальт, – усмехнулось Окружение. – Ты, Вань, скажи честно: ты чего, правда, считаешь, что в нашей стране существует такое волшебное место, куда нельзя пронести то, что тебе пронести очень надо?
– Конкретно, конкретно… Как? – Саморяд нервно мял в руках сигарету.
Окружение пило воду и кофе, курило сигареты и сигары, щелкало пальцами, посылало эсэмэски по мобильному телефону.
У Окружения был план, и оно твердо знало, что не отступит от него ни при каких обстоятельствах, поэтому все эти нелепые обсуждения были Окружению совершенно неинтересны.
Иван Петрович тоже знал: если Окружение что решило, то так тому и быть. Но существовали правила игры: Окружение всегда предоставляло возможность Ивану Петровичу продемонстрировать окружающим, а главное, себе самому, что решение он принял самостоятельно, без чьего-либо нажима.
– Как, как это возможно? – повторил Саморяд.
– Есть несколько вариантов. Знаешь ли ты, Иван Петрович, кого у нас никогда не проверяют ни на одном, самом строгом контроле?
– Президента, – пошутил Саморяд.
Но Окружение шутки не приняло:
– Президент на тебя вряд ли будет покушаться. Извини. Так вот, Иван Петрович, ни на одном, даже самом строгом контроле у нас не проверяют знакомых. Тех, кто подходит к милиционеру со словами: «Здорово, Санек!» – не обыскивают. Значит, если какой-нибудь, скажем, оператор ощутит резкую нехватку денег, скажем, на новый «мерседес», ему не составит труда пронести некую, празднично украшенную коробку мимо милиционера, получив за эту мелкую услугу изрядную сумму. Правильно?
Окружение дало возможность Саморяду подумать, потом сказало спокойно:
– Это один вариант. Есть другой. Например, снимается в той же телекомпании кино, скажем, про войну. Директор группы совершенно официально просит разрешения пронести десять пистолетов времен войны. Ему разрешают. То, что среди них окажется один совершенно новенький и исправный «Макаров», обнаружить будет практически невозможно.
– На этой телестудии никаких кин не снимают, – буркнул Иван Петрович.
Окружение усмехнулась:
– Вань, о чем ты говоришь? Неужели ты не понимаешь, что если тебя задумали убить в прямом эфире, то проблема, как пронести оружие, самая несущественная?
Иван Петрович встал, нервно зашагал по кабинету.
С детства, еще со времен фильмов о Ленине, Иван Петрович знал, что так всегда поступают большие начальники, когда волнуются. Постепенно это стало его собственной привычкой.
– Кто задумал? Откуда известно?
– Вот это другой разговор, – обрадовалось Окружение. – Известно от наших людей у Кирилла. Кирилл, как ты знаешь, связан со всяким криминалом.
– Да у нас половина бизнеса связана со всяким криминалом!
– У Кирилла на тебя давно зуб. Убийство в прямом эфире на руку и Кириллу, и его друзьям. Ты ведь знаешь друзей Кирилла. Им очень важно расшатать ситуацию. Очень важно показать, что никакой стабильности у нас и близко нет. Здесь все очень серьезно, Вань.
Иван Петрович почувствовал, что у него начинают дрожать колени – с детства это было верным признаком реальной опасности.
Конечно, времена криминальных разборок нынче уже закончились. Сегодня Иван Петрович государства боялся гораздо больше, чем «коллег по цеху». Но Кирилл – это была отдельная история.
Бывший милиционер, выгнанный из органов за издевательства над задержанными, Кирилл был бандитом не по обстоятельствам, а, так сказать, по зову души. Даже деньги интересовали Кирилла меньше, нежели криминальные разборки. Он обожал стрелять, обожал погони. Он не раз ездил в разные горячие точки, ему было все равно, кого защищать и в какую сторону стрелять. Отморозок, одним словом. Идея совершить убийство в прямом эфире Кириллу, конечно, должна была очень понравиться.
– Ну, и чего делать? – спросил Иван Петрович, обрадовав Окружение столь конкретным вопросом.
Окружение радости не выказало, наоборот, сделало серьезное лицо:
– Мы думали над этим. Предупредить покушение невозможно. Это очевидно. Отменять марафон? Глупо. Ты такие силы в эту историю вовлек, в том числе и на самом верху, – как им теперь объяснишь отмену? Скажешь, что Саморяд испугался покушения? Невозможное дело. Поэтому мы видим единственный выход: объявить, что ты серьезно заболел, и вместо тебя послать кого-нибудь другого…
– Но… – встрепенулся Саморяд.
– Погоди, дослушай. С твоей славой все будет в порядке, не волнуйся. По всей студии мы развесим твои портреты, запишем твое обращение к массам – мол, сдавайте деньги бедным детям – и покажем его пару-тройку раз во время эфира. Но это еще не все. Марафон сколько должен длиться? Четыре часа. О’кей. Если покушение произойдет, то в самом начале передачи.
