Барбара Брэдфорд - Состоятельная женщина. Книга 1
Пола по-прежнему кипела от ярости, но дрожь мало-помалу унялась. Вид у нее был отрешенным, но спокойным. Глаза смотрели пусто, без обычной живости и казались двумя кусками лазурита на мертвенно-бледном лице.
Прямая и строгая, она присела на диван – сама сдержанность и непреклонность. „Надо поскорей ей все объяснить, – испугалась Эмма, – чтобы она перестала наконец страдать! Может быть, надо объясниться с ней прямо, а не сообщать о приглашении Джима Фарли косвенно, дав почитать список гостей на завтрашнем ужине. Но я не доверяла себе, я боялась. Прочь недоверие! Немедленно все объяснить! Пола не должна так страдать!”
– Я решила пригласить Джима Фарли, потому что он фактически участвует в том семейном деле, о котором я тебе говорила. – Эмма сделала паузу и глубоко вздохнула, теперь ее голос зазвучал тверже: – Но это не единственная причина, Пола. – Она в упор взглянула на внучку. – Я пригласила его еще и для тебя. И он, замечу, с восторгом принял это приглашение.
– Ч-ч-т-т-о-о т-т-ы-ы... хочешь этим сказать? Для меня? – заикаясь, проговорила Пола, которая, судя по голосу, была в полном оцепенении и ничего не могла понять. Лицо ее залилось краской смущения, губы опять затряслись. – Я не представляю... пригласила для меня?!
Пола явно пыталась докопаться до смысла сказанного, но у нее это никак не получалось. Вырвавшиеся из-под гребня волосы разметались по лицу, и она нетерпеливо пыталась их оттуда смахнуть, потом покрутила головой в полном недоумении.
– Нет, бабушка, что ты такое говоришь? Ты же всегда ненавидела семейство Фарли! Не понимаю...
Эмма резким движением поднялась со своего стула и пересела к Поле на диван. Взяв тонкую изящную руку своей внучки в свои маленькие, но твердые ладони, она заглянула в ее выделявшиеся на бледном лице страдающие глаза – и любящее сердце сжалось от боли. Эмма нежно коснулась пальцами этого разом осунувшегося лица, кротко улыбнулась и шепнула охрипшим от волнения голосом:
– Я уже старая женщина, Пола. Старая, закаленная жизнью женщина, которая отчаянно боролась, чтобы получить все то, что у меня сегодня есть. Сильная? Да, сильная. Но такая усталая. Ожесточившаяся? Возможно, что и так. Зато мудрая. Моя мудрость приобретена в борьбе с жизнью, в борьбе за выживание. Я вот тут на днях как-то подумала: а с какой, спрашивается, стати эта глупая гордость уже старой, повидавшей виды женщины должна стоять на пути единственного на целом свете человека, которого я люблю? Неужели я действительно так эгоистична и глупа, что могу позволить событиям шестидесятилетней давности мешать мне трезво оценивать события сегодняшние?
– И все равно я ничего не понимаю... – пробормотала Пола в замешательстве.
– Как это так? Я хочу дать тебе понять, что у меня больше нет возражений против твоих свиданий с Джимом Фарли. Знай, у нас с ним вчера был долгий разговор, из которого я поняла, что его чувства к тебе остались неизменными. У него по-прежнему самые серьезные намерения в отношении тебя. А сегодня днем я ему заявила, что если он хочет на тебе жениться, то у него есть теперь не только мое согласие, но и мое благословение. У него и у тебя, любовь моя.
Пола буквально онемела от этих слов. Ее разум на самом деле отказывался воспринимать сказанное бабушкой. Уже много месяцев, как она запрещала себе даже думать о Джиме Фарли, поняв, что у них с ним не может быть никакого будущего. А раз так, то Пола заставила себя, проявив железную волю, отбросить прочь все свои чувства, полностью переключившись на работу, чтобы забыться и не вспоминать больше о своем горе. Затуманенными от слез глазами видела она сейчас бабушкино лицо – то самое, которое всю жизнь так обожала. Которому так верила. Сейчас это лицо расплылось в улыбке – глаза смотрели на Полу выжидающе, в них отражалась нежность, понимание и мудрость. Слезинки медленно сползли по щекам Полы. Она, не веря своему счастью, покачала головой.
– Никогда бы не подумала, что ты изменишь свое решение, – произнесла она сдавленным голосом.
– Ну вот видишь, изменила.
Эти простые слова, произнесенные твердо и решительно, наконец дошли до смятенного сознания Полы, проникли в ее измученное сердце. Ее выдержка дала трещину – как трескается льдина под солнечными лучами. Пола разрыдалась. От рыданий сотрясалось все тело – наконец-то сдерживавшиеся в течение долгих месяцев чувства смогли выплеснуться наружу. Она подалась вперед, инстинктивно потянувшись к Эмме. Та с нежностью прижала к себе ее голову, как делала, когда Пола была совсем еще маленькой, гладя ее волосы и тихо шепча слова утешения:
– Успокойся. Все будет хорошо. Все уже хорошо.
Мало-помалу всхлипывания прекратились, и Пола взглянула на бабушку с дрожащей на губах улыбкой. Эмма смахнула с ее лица последние слезинки и, пристально глядя на внучку, проговорила:
– Пока я жива, ты больше никогда не будешь чувствовать себя несчастной. Моих несчастий, девочка, вполне достаточно для нас обеих.
– Даже не знаю, что сказать, – еле слышно ответила Пола. – Я все еще не могу поверить...
Но сердце ее ликовало. „Боже, Джим! Джим!" – повторяла она про себя.
Эмма покачала головой.
– Знаю, знаю, что ты теперь должна чувствовать, – улыбнулась она, и ее усталые глаза блеснули. – А ты не сделаешь мне одолжения? – неожиданно обратилась она к Поле. – Пойди позвони Джиму. Он все еще у себя в редакции. По-моему, он тебя ждет. Пригласи его сегодня на ужин – от своего имени. Если хочешь. А еще лучше, поезжай к нему в Лидс – и поужинайте там вдвоем. А мне для компании вполне будет достаточно Эмилии и Сары, и возможно, Александр и другие тоже подъедут к ужину. – Глаза ее весело смеялись. – У меня, между прочим, есть еще и другие внуки, ты не одна.
Пола обняла и поцеловала ее – и выпорхнула из гостиной, не произнеся больше ни слова.
„Конечно, – подумалось Эмме. – У нее сразу выросли крылья. Ведь она летит на встречу своей любви".
Посидев еще немного на диване, размышляя о Поле и Джиме, она неожиданно встала и быстро направилась к окну, разминая затекшие ноги, руками на ходу поправляя платье и приглаживая серебристые волосы. Открыв окно, Эмма выглянула в сад.
Там, внизу, в уже прохладном вечернем воздухе поблескивала темная зелень деревьев. Все кругом было тихо и неподвижно – ни ветерка, ни дуновения, молчали даже птицы. Прямо у нее на глазах, теряя свою дневную яркость, бледнели кипарисы, отмечая солнечный закат, и становилась все темнее и темнее живая изгородь. Долго стояла Эмма у окна в сгущавшихся сумерках – хрустальная светлая полоска на горизонте над горбатыми холмами таяла с каждой минутой. Над садом сгущался туман, постепенно обволакивая его опаловым покрывалом, так что вдруг не стало видно ни кустарников, ни деревьев, ни старой мощеной террасы, слившихся в одно неразличимое целое.
