Барбара Фритти - Золотая ложь
– Да. Его ударили по голове. С тех пор он без сознания. – Голос Жасмин прервался, она уставилась в пол.
Алисе показалось, что она видит мать в первый раз. Она знала, что у матери была любовная связь с мужчиной, она спала с ним, поскольку Алиса появилась на свет, но Жасмин никого не любила с тех пор. Она всегда была одна, посвятила себя дочери и живописи. «Интересно, – думала Алиса, – а что сейчас испытывает мать по отношению к Дэвиду Хатуэю? Она все еще думает о нем и беспокоится? Немыслимо. Он оставил ее одну с ребенком на руках, но Жасмин никогда не произнесла ни единого слова упрека. Она не жаловалась на жизнь, просто безропотно приняла свою судьбу».
Это нечестно. Дэвид Хатуэй имел так много, а они – почти ничего.
– Ты не должна обвинять его, – сказала Жасмин, нарушая тишину.
Алиса встретилась взглядом с матерью.
– Почему?
– Есть кое-что, чего ты не понимаешь. Я чувствую себя ответственной за случившееся с ним.
– Это еще почему?
– Дэвид пришел показать мне одну вещь. Если бы он не пришел, никто не напал бы на него.
– Что он тебе показал?
Жасмин колебалась.
– Дракона, Алиса. Он нашел статуэтку дракона.
Взгляд Алисы метнулся к стене, к змееподобному существу, которое мать рисовала не однажды. Алиса могла бы и сама воссоздать его по памяти.
– Ты говорила, его не существует.
– Теперь я знаю, что он есть. Я держала его в руках.
У Алисы голова шла кру́гом от признаний матери. Этот дракон был частью ее жизни всегда, сколько она себя помнит. Ночами мать просыпалась в поту, ей снились кошмары, она что-то бормотала о драконе. Иногда он спасал ее. Часто угрожал ей. Порой она билась, но не могла его найти.
– Значит, он… – Алиса не могла заставить себя произнести слово «отец». – У него есть дракон?
– Думаю, его украли у него в переулке.
– Почему? Кто мог украсть? Разве он ценный?
– Должно быть.
Алиса не успела задать матери следующий вопрос. Раздался стук в дверь. Обе женщины вздрогнули.
– Я открою, – сказала дочь, вставая. Она не знала, кого увидит, распахивая дверь, но никак не ожидала обнаружить двух полицейских в форме.
– Жасмин Чен? – спросил один из офицеров.
– Я Жасмин Чен, – сказала мать у нее за спиной.
– Мы хотели бы поговорить с вами об ограблении, которое произошло неподалеку, и о человеке, которого вы знаете, Дэвиде Хатуэе.
* * *Пейдж вошла в свою квартиру и, устало вздохнув, закрыла дверь. Она провела ночь в больнице, ей удалось прикорнуть на диване в комнате для посетителей, но недолго, несколько часов. Она могла бы пойти домой. Ее дед нанял частных медсестер, которые дежурили возле отца двадцать четыре часа в сутки, но после неожиданного появления Жасмин в отцовской палате Пейдж пришлось остаться рядом с ним. Хотя ни Жасмин, ни ее мать не ответили на вопрос о происхождении Алисы, Пейдж знала ответ. Она прочла его в глазах Жасмин. И она видела его в глазах матери, прежде чем они обе вышли из палаты, оставив Пейдж наедине с отцом. Она долго смотрела на него, не отрываясь, желая, чтобы он пришел в себя, и тогда можно было бы задать ему все вопросы, жегшие язык. Но отец «спал». По крайней мере, так старались называть вокруг его нынешнее состояние. «Сон» звучит оптимистичнее, чем «кома».
Положив сумку на стол, она прикидывала, что лучше всего сделать прямо сейчас. Она могла поспать, пойти на работу, принять душ… Обычных дел набралось бы с десяток, но сегодня все по-другому. После нападения на отца все, что было главным прежде, сейчас стало второстепенным. Она взяла со стола свою любимую семейную фотографию. Ее отец выглядел на ней таким молодым, энергичным и здоровым. Как бы ей хотелось, чтобы он таким был сейчас. Ее мать тоже казалась счастливой, позируя во дворе по случаю дня рождения деда. Дед стоял сзади, высокий, крепкий телом, похожий на мощное дерево, обняв сына и невестку. Пейдж и ее сестра Элизабет сидели на скамейке перед ними, одетые в пышные белые платья.
Глядя на милое лицо сестры, которое никогда не состарится, которого никогда не коснется макияж, которое никогда не целовал ни один мальчик, Пейдж испытала невероятную грусть. Это напомнило ей о скором дне рождения Элизабет, и слезы навернулись на глаза. Ее отец должен очнуться. Он никогда не пропускал день рождения Элизабет. У него есть подарок для нее, который только он может подарить. Виктория считала это какой-то не совсем нормальной традицией. Но сейчас Пейдж цеплялась за нее, потому что довольно странный ритуал означал, что жизнь идет по привычному пути. Пейдж поставила фотографию на место. Счастливый семейный портрет, вздохнула она, не более чем иллюзия. У ее отца был роман. Он спал с другой женщиной.
Жасмин Чен едва ли можно назвать красивой и сексуальной женщиной. Может быть, когда-то давно она выглядела иначе. Очевидно, их связи двадцать с чем-то лет.
Алисе двадцать два года, а Элизабет умерла почти двадцать три года назад. Значит, отношения отца и Жасмин начались почти сразу после смерти сестры. После этих подсчетов пульс Пейдж ускорился, как у бегуна. Явилась ли смерть сестры причиной его измены? Может быть, отец в отчаянии, совершенно раздавленный горем, потянулся к другой женщине?
Или она, как обычно, пытается оправдать его поведение?
Домофон подал голос. Она взглянула на часы. Десять утра. Кто это?
– Алло? – отозвалась она.
– Это Райли. Можно войти?
Райли? Сердце екнуло. А она хотела, чтобы он пришел? Казалось, они в эти дни стали похожи на попугайчиков-неразлучников. Но в то же время ей показалось, что она очень давно не видела его. Еще один звонок, более настойчивый. Терпение – не самая сильная сторона его натуры.
Пейдж метнулась к зеркалу. Волосы выбились из конского хвоста. От макияжа ничего не осталось. Тени под глазами такие заметные. Одежда помялась. Она в полном беспорядке, и ей противно показаться Райли в таком виде. Но он уже стучится в дверь, ничего не остается, кроме как открыть ее.
Ей хотелось, чтобы и он выглядел ей под стать, но ничуть не бывало. Его волосы влажные от душа, лицо гладко выбрито. От него приятно пахнет. Его черные брюки и серая трикотажная рубашка словно только что из магазина.
– Ты ужасно выглядишь, – прямо с порога заявил он. – Ты спала не раздеваясь?
– Да, я спала в комнате для посетителей.
– Как твой отец? Есть изменения?
– Нет. Не знаю, почему он никак не очнется. Но он придет в себя, я уверена. Просто нужно набраться терпения.
Райли вошел в ее квартиру.
– У тебя хорошо.
А вот Пейдж не ощущала себя здесь по-настоящему дома. Когда она заявила о своем желании стать независимой и жить отдельно, она последовала правилам Хатуэев и позволила матери украсить свое жилье антиквариатом, картинами и дорогой мебелью. Уборщица приходила раз в неделю, чтобы все сверкало чистотой, и в квартире Пейдж все было безупречно, но не особенно тепло и уютно.
