Линда Гиллард - Увидеть звёзды
Проведя ладонями по его бокам, под курткой, она прижала их к мощным мускулам над лопатками, потом прильнула щекой к его груди. Ничего не говоря, она глубоко вдыхала, голова ее чуть приподнималась и опускалась, в такт вдохам и выдохам. Так прошла минута. Она пробормотала:
— Вот так бы взяла и уснула. Стоя. Как лошадь.
— Можно я тебя обниму?
— Да.
Она почувствовала, как напряглись его мышцы и как раздвинулись лопатки под ее ладонями, когда он обхватил ее руками во флисовых рукавах. Почувствовав затылком упругое и нежное прикосновение, она сразу догадалась, что это было. Подавив желание откинуть голову и подставить губы, она спросила:
— Деревья и звери тебе приятнее, чем люди?
— Не то что приятнее… Просто среди деревьев мне уютнее. А со зверями проще.
— Как ты думаешь почему?
— У меня был пес, который умел читать мои мысли, а я его. Едва ли кто-то способен его заменить.
— Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь.
Он помолчал, потом выпустил ее из объятий.
— Я плохо схожусь с людьми. Начнем с того, что я предпочитаю не смотреть в глаза, ты не представляешь, как это всех напрягает. Общаться с тобой мне легче еще и поэтому. Не нужно на тебя смотреть. То есть я-то как раз смотрю, но главное, на меня ты точно не смотришь.
— Но почему это так тебя беспокоит? Ты же не урод, и сложение, можно сказать, атлетическое. И по-моему, не из робких. Возможно, несколько замкнутый, и то не особенно, ведь ты горец. По сравнению с некоторыми субъектами ты просто балагур, душа компании.
— Ну, спасибо.
— А почему ты не любишь, когда на тебя смотрят?
— Наверное, причина в моих глазах. Людей они смущают, все чувствуют, что-то в них не то, а что именно — непонятно. И еще… иногда я вижу по глазам больше, чем мне хотелось бы.
— Ты что имеешь в виду?
Марианна услышала, что он отошел, потом как скрипнула табуретка, когда он снова уселся.
— Понимаешь, у меня острый глаз, сразу вижу всякую гадость. Возможно, это следствие наблюдений за птицами и зверями, я всю жизнь их изучаю, научился замечать малейшие изменения в поведении, особенности полета, крики тревоги… я могу подолгу стоять не двигаясь — как цапля — и просто все фиксировать… Когда я смотрю в глаза, у человека, наверное, возникает ощущение, будто его фотографируют. Хуже — будто его просвечивают на рентгене. Вот такая чертовщина.
— Кажется, я понимаю, о чем ты… Луиза после знакомства с тобой вот что мне выдала: «От глаз этого человека ничто не укроется».
— Правда? Готов побиться об заклад, что от ее глаз тоже.
— Намекаешь на ее готовность кого-нибудь заловить? В качестве хорошо сохранившейся антенны? А ты ведь знал, что я потеряла близкого человека. Ты так это тогда сказал, будто точно знал.
— Это было совершенно очевидно.
— Редко кто умеет понимать, какие эмоции отражены на лице слепого. Наша мимика отличается от мимики зрячих. Особенно у тех, кто не видит с самого рождения. Разговариваем мы нормально, нормальным голосом, однако большинству людей противно видеть безжизненные глаза, и они стараются поскорее улизнуть. Те же, кто посмелее и побойчее, начинают так орать, будто разговаривают с умственно отсталыми.
Склонив голову набок, она помолчала.
— Что-то ты притих. Я кажусь тебе ворчливой занудой?
— Ничуть, просто я за тобой наблюдаю. По-моему, это становится одним из любимых моих занятий. У тебя очень выразительные губы.
— Неужели?
— Правда. У тебя прелестный рот. Чертовски соблазнительный. Ты часто трогаешь свои губы. Кончиками пальцев. И кончиком языка. Это очень чувственно и манит. Хочется на них смотреть, как тем хищным типам, про которых ты говорила. Может быть, твои губы посылают некий призыв, непреднамеренно.
Пальцы Марианны тут же вспорхнули к губам.
— Боже! Ты так думаешь?
Кейр, рассмеявшись, легонько прижал пальцы к ее пальцам.
— Видишь? Ты снова это сделала. Я думаю, твои губы отражают эмоции примерно так же, как у других — глаза.
Он опустил руку и стал смотреть, как меж тонко очерченных бровей Марианны то залегают, то исчезают морщинки — она сосредоточенно хмурилась, стараясь осмыслить предположение Кейра.
— Но сегодня утром… когда ты спросил, хочу ли я близости, ты не знал, чего я хотела?
— А ты — знала?
Она молчала, и, выждав секунду, он заключил:
— Минное поле эмоций, вот что это было. И я старался уцелеть, не подорваться. Мне показалось, я понял, чего ты хочешь, но не был уверен, что ты скажешь «да». Ты и не сказала. Вот я и говорю, что не очень-то умею общаться с людьми. Я не силен во всяких играх.
— Но ты силен в хоккее.
— Даже в хоккее я не так чтобы очень! И уж совершенно точно в тех играх, которые приходится всегда вести с женщинами. Мужчины и животные гораздо проще и искренней. С ними мне легче.
— И со слепыми женщинами?
— И со слепыми женщинами.
— Хотя ты и не можешь определить, считают ли они тебя привлекательным.
— Нет, не могу. Но я понятливый ученик. В пределах природных возможностей мужчины, разумеется.
Наморщив губы, Марианна строго произнесла:
— Давай-ка сменим тему. По-моему, я теряю почву под ногами.
— Какая восхитительная искренность!
— Расскажи мне еще про дедушку. И про игрушки.
— С удовольствием. Он любил мастерить из дерева. И на день рождения обязательно что-нибудь нам дарил. Ноев ковчег был мой. А сестра попросила его сделать деревянную книгу, одному Богу известно, зачем такой крохе она понадобилась. В книге было четыре страницы из клееной фанеры, разрисованные и скрепленные петлями из холстины.
Порывшись в ящике с игрушками, Кейр сказал:
— Интересно, ты угадаешь, что это?
Он протянул Марианне плоскую дощечку размером с небольшой чайный поднос неправильной формы — то ли морская звезда, то ли птица с расправленными крыльями. Одна сторона дощечки была совершенно гладкой, другая — сплошь в волнистых бороздках и зазубринах. В середке какая-то цепочка из бугорков, похожая на грубо вырезанную подкову.
— Да что же это такое?
— Нечто, что очень бы тебе пригодилось, гораздо больше, чем мне.
— Какая-то скульптура?
— Можно и так сказать. Вообще-то это карта. Деревянный макет рельефа острова Скай. Эти вроде как крылья состоят из полуостровов: Троттерниш, Уотерниш, Дуириниш, Мингиниш, а ниже фрагмент покрупнее, это наш полуостров, Слит.
— А эти бугорки в середке, наверное, горы Куиллин?
— Они самые. Кое-какие мелкие части растерялись. Но основные фрагменты гор целы. Кое-где дерево уже раскрошилось, и с игрушками та же история.
