Сара Дессен - Кто-то вроде тебя
- Чего-чего?
- Марианна Листер. В смысле, это была идеальная головка с ее лицом, и все детали были просто потрясающими. Он сделал даже эту маленькую родинку на ее щеке и оформил воротник ее свитера.
- Зачем? – я оглянулась на подсобку, где скрылся Кэмерон.
- Понятия не имею. Но я сказала ему, что это мило, но он вроде как проигнорировал меня и дал мне свой учебник по истории. А потом вложил мне в руку фигурку. Я не знала, что с этим делать и протянула ему назад. И тут же она и ее подружки начали шутить о нас с ним.
- Ненавижу ее, - буркнула я.
- Нет, ты послушай, - Скарлетт рассмеялась. – Так вот, Кэмерон совершенно спокойно взял книгу, поставил голову Марианны на стол и треснул по ней! Просто вот так: «Бах!». Э было так смешно, Галлея, я чуть не умерла от хохота. А потом он дал книгу мне, и мы вместе превратили Марианну в лепешку. Говорю тебе, он бунтарь!
- Бунтарь, - пробормотала я за ней, когда Кэмерон вышел из подсобки с еще одним куском глины в руках. Он смотрел прямо на нас. – Не знаю.
- Правда, - кивнула Скарлетт, когда он подошел чуть ближе. – Погоди, вот увидишь.
Остаток недели я провела, знакомясь с Сэмероном Ньютоном на уроках коммерческого дизайна. Моя подруга была права: он был забавным. Кэмерон мог пробормотать что-то себе под нос, и вот ты уже готов разразиться хохотом, даже если прекрасно понимаешь, что делать этого нельзя. Он был очень талантливым с глиной, по-настоящему одаренным, и мог легко изобразить лицо любого человека, идеально изображая даже самые мелкие детали. У него получалось потрясающее лицо Скарлетт, каждая линия повторяла ее собственные черты, а волосы, будто живые, изящно завивались возле плеч. Он делал и мою фигурку, передавая в глине мою полуулыбку и аккуратно изображая тонкий нос. Ему было под силу исполнить в глине весь мир, превратив его в миниатюрные копии нас настоящих.
Скарлетт радушно приняла Кэмерона в нашу маленькую компанию, а в моих глазах он как-то вырос, и мне стали приятны и глубокий голос Кэмерона, и его странный смех, и одежда неизменно черного цвета. У меня не было совершенно ничего общего с Кэмероном Ньютоном, кроме Скарлетт – и этого было достаточно, чтобы мы стали почти что хорошими друзьями.
Моя мама все еще была не в восторге от Мэйкона. Некоторых вещей о нем она по-прежнему не знала и знать наверняка не могла, но она подозревала. Подозревала, что это он звонит мне по ночам и оставляет сообщения, если я не беру трубку. Подозревала, что ему есть, что скрывать, раз, когда она берет трубку, из нее доносится лишь его дыхание, да и то всего на несколько секунд, а потом – гудки. В итоге мама постоянно кричала, чтобы я «сказала своим друзьям, чтобы они не звонили так часто», но на этом все и заканчивалось.
- Твоя мама ненавидит меня, - говорил Мэйкон. Кажется, ему это даже нравилось?
- Она тебя не знает.
- Эх, - отзывался он, и я чувствовала, как он улыбается. – Но знать меня, как ты понимаешь, уже означает – любить.
Из-за его звонков и других вещей, что ей не нравились, мама начала придумывать новые правила.
- Никаких звонков после половины одиннадцатого, - заявила она однажды утром, помешивая свой кофе. – Так и передай своим друзьям.
- Я не могу заставить их не звонить мне!
- Тогда скажи, что я заберу у тебя телефон, если это не прекратится, - коротко сказала она. – Ясно?
- Ясно. Но, конечно же, звонки никуда не исчезли. В итоге я не могла позволить себе крепко заснуть, чтобы успеть взять телефон после первой же трели и не позволить ему разбудить родителей. И все это лишь для того, чтобы Мэйкон пожелал мне спокойной ночи, откуда бы он ни звонил.
Были и другие моменты. Иногда по вечерам, когда Мэйкон знал, что я не могу с ним увидеться, он проезжал мимо нашего дома и нажимал на гудок или вообще останавливался под нашими окнами. Я знала, что он ждет меня, а он знал, что я не могу выйти. Но он все равно приезжал. И ждал меня.
Так что мне оставалось только лежать в кровати, улыбаясь про себя и думая о том, что сейчас его мысли занимаю лишь я одна. Затем он уезжал, а у наших соседей, мистера и миссис Харпер, всегда загорался свет – они все надеялись поймать наглеца, что разъезжает по улице по ночам и будит порядочных людей гудками машины. Я не знала, зачем Мэйкон это делает, как по мне, так он ходил по тонкому льду. Ему было известно, что мои родители строгие, но он все равно продолжал свои штучки. Из-за этого каждый раз, слыша гудок на улице, я чувствовала, как мой желудок сжимается и переворачивается. А мама всегда поднимала взгляд от газеты, книги, телевизора и смотрела на меня так, словно это я была за рулем, жала на гудок и терроризировала соседей.
Теперь мне приходилось изобретать новые пути, чтобы встречаться с ним. Я выходила из дома, шла к Скарлетт, проходила через черный ход ее дома и встречалась с Мэйконом через несколько улиц. А уж оттуда мы ехали туда, куда хотели. И я потихоньку начинала видеть его жизнь, узнавать мелкие детали одну за другой.
Однажды, после нескольких часов катания по городу, мы приехали на парковку у подножия высокого холма. На холме стоял громадный дом, окруженный яркими фонарями. Весь верхний этаж был одним сплошным окном, и я видела, как люди ходят там туда-сюда, все в вечерних платьях и с бокалами вина в руках. Вечеринка на вершине мира.
- Что это? – спросила я, когда мы вышли из машины и стали подниматься по роскошно подсвеченной лестнице.
- Это, - сказал Мэйкон, когда мы подошли к высоким стеклянным дверям, за которыми виднелся богато убранный холл, - дом.
- Дом?!
Он открыл дверь передо мной. Когда я вошла, меня окружил запах лилий, напомнивший дорогие духи, что стояли на полочке у мамы. Я посмотрела на часы: 23:06. Пятьдесят четыре минуты до комендантского часа.
Мэйкон провел меня к лифту, нажал на треугольную серебристую кнопочку. С мягким звоном открылась дверь. Пол в лифте устилал темно-зеленый махровый ковер, который напоминал траву, когда ты вставал на него. Мэйкон нажал «П» на сенсорной панели, дверь так же мягко закрылась, и мы поехали вверх.
- Ты живешь в пентхаусе? – я обернулась, и из зеркала на меня взглянули четыре моих отражения.
- Ага, - отозвался он, слегка пожимая плечами. – Моя мама верит в силу красивого вида сверху.
Это был первый раз, когда он говорил о своей семье. Все, что я раньше слышала о его матери – лишь то, что она живет по соседству, торгует недвижимостью и выходила замуж по крайней мере три раза.
- Невероятно, - сказала я. – Этот лифт красивее, чем весь мой дом!
Снова раздался тихий звон, дверь отъехала в сторону, и мы оказались в еще одном холле, на этот раз меньшем. Дальше по коридору я видела приоткрытую дверь, а за ней – тех самых людей с бокалами в руках. До нас донеслись приглушенные звуки голосов, звон бокалов и музыка.
