Елена Ярилина - Колдовская любовь
Я не обеспокоилась, зимой и вправду все время хочется спать, беда просто. Мне надо было бежать на работу, я напоила ее горячим сладким чаем и улетела. Когда же вернулась с работы в полной уверенности, что она выспалась и снует по дому, как всегда, то увидела ее все так же лежащей. Завтрак, что я оставила ей уходя, был даже не тронут. Градусник, который я немедленно, с перепугу ей сунула, показал почти нормальную температуру, чуть ниже обычной. Я боялась повышенной и на эту внимания не обратила. Бабка твердила, что ничего у нее не болит, и от всех лекарств наотрез отказывалась, хоть я и пыталась подсунуть ей то одно, то другое. Когда же она и в субботу не встала, то я не нашла ничего лучшего, как заплакать. Мои слезы, из-за которых она всегда так беспокоилась, на этот раз ее не взволновали. Посмотрев на меня светло и спокойно, бабка сказала:
— Не стоит плакать, детка, никто не может жить вечно.
От этих слов я зарыдала еще горше.
— Ты же еще не старая, баб, ты не должна умирать! Это… это просто нечестно.
— Ну что ты, что ты? Успокойся, не кричи, я посплю немного. — И она вроде задремала.
Я отошла на цыпочках, но, когда через час заглянула проведать ее, она вовсе не спала, лежала тихо и смотрела перед собой. От ее блестящего, немигающего взгляда, которым она так пристально рассматривала что-то в неведомом мне далеке, на душе у меня стало тяжко. Я подошла, тронула ее за руку:
— Ты все знаешь, баб?
— Знаю, — равнодушно отозвалась она.
— Значит, ты все-таки слышала, как я во сне орала, а я так надеялась, что нет. А может, сказал тебе кто?
— Кто может сказать? Здесь никто не знает, и не говори никому, стыдно. А во сне да, ты сильно кричала.
Вот так мы и стали с ней жить. Она вставала только в туалет, потом снова ложилась. От еды отказывалась, и по стойкому отвращению на ее лице, которое появлялось при виде пищи, я понимала, что она не нарочно, ей правда не хочется есть. Стакан молока в день — это было самое большее, что мне удавалось в нее впихнуть. Конечно, на работу я не могла не ходить, но нигде ни на минуту не задерживалась, пулей летела домой, с Симкой совсем не виделась. Впрочем, ее по большей части и не было в деревне, то и дело она ездила к любимому. А в первую субботу февраля Симка вдруг, радостная, ввалилась ко мне.
— Ой, Тонь, что сделалось-то! Расписали нас, представляешь?! Давай поздравляй меня, я теперь тебе не абы кто, я теперь мужняя жена! — И она возбужденно завертела перед моим носом рукой с обручальным кольцом на пальце.
— А ну покажь! — раздался из кухни негромкий, но уверенный голос бабки.
Сердце у меня радостно и горячо забилось. Симка с готовностью полетела демонстрировать кольцо и ей и протараторила всю историю с тюремной свадьбой. Слушая ее, бабка спустила с кровати худенькие ноги в теплых шерстяных носках. Я поспешила подложить ей под спину подушку и незаметно поплевала через левое плечо. После ухода Симки бабка еще посидела с полчаса, потом безропотно выпила куриного бульона, даже уговаривать ее не пришлось, и легла подремать. Часа через три, управившись по хозяйству, я зашла к ней, она спала, но тотчас проснулась и похлопала по краю постели, приглашая меня присесть. Я присела, решив, что она хочет поговорить со мной, но бабка молчала, думала о чем-то, улыбалась.
— Чего-то ты, баб, того, уж больно Симкиному замужеству обрадовалась, с чего бы это? — не выдержав, прервала я ее молчание.
— А ты, что ль, нет?
— Конечно рада, да еще как! Но мне-то она подруга близкая, а ты ж ее не жаловала никогда, свиристелкой звала.
— Свиристелка она и есть.
— А чего же тогда радуешься, словно подарок дорогой получила?
— Да загадала я.
Я недоверчиво покосилась на нее:
— На нее, на Симку, загадала? И чего же ты на нее загадала?
— Коли свиристелка твоя замуж выскочила, то, стало быть, и ты скоро выйдешь. Вот увидишь, детка, все сбудется, до лета еще замуж выйдешь.
Бабулька продержалась на ногах до четверга, бродила по дому закутанная в пуховой платок, в пестрых носках из козьей шерсти. Когда в четверг я уходила на работу, она еще спала, дышала тихонько, но размеренно, а когда пришла, она хоть и не спала, но лежала, и было видно, что и не вставала и опять ничего не ела. Глянув на это безобразие я, ни слова не говоря, оделась и побежала к Антону Макарычу, слух прошел, что он вернулся из затянувшегося своего отпуска. Фельдшер действительно был дома, пил чай, в одной руке у него была большая глиняная кружка с чаем, в другой он держал большой, как лапоть, пирог и примеривался откусить. Я ворвалась, забыв и постучать, и поздороваться, и с порога зачастила про помирающую бабку, которая никак не хочет жить, сколько я ни стараюсь. Он закашлялся и положил пирог.
— Что ж ты, окаянная, даже чаю человеку не дашь попить, — огрела меня сзади кухонным полотенцем по спине Надюша, фельдшерова жена. — Зря только ноги била, не пойдет он никуда, в отпуске он еще. — И тут же всхлипнула, увидев, что муж уже снимает полушубок с вешалки.
Надюша, все в нашей деревне только так ее и звали, была небольшого росточку, бела, румяна и кругла, просто сдобная булочка, да и только. Мужа своего она обожала, что было такой редкостью среди наших семейных пар, что хоть над ними и насмешничали, но делали это беззлобно, по привычке.
Антон Макарыч от бабульки меня прогнал. Торчал он возле нее долго, или мне так показалось от волнения? Когда же наконец вышел, я уже места себе не находила. Вид у Антона Макарыча был странный, смущенный, что ли? Он откашлялся и деликатно отвернулся, чтобы не дышать на меня перегаром, как будто я и без того не знаю, что он крепко попивает.
— Что у нее? Все очень ужасно, да? Что вы молчите-то?! Неужели рак?!! — ахнула я и зажала себе рот рукой.
Фельдшер заметно округлил глаза и махнул на меня рукой, как бы в испуге.
— Да что ты, какой рак? Окстись! Что ты! Здорова она, только, понимаешь… — он сморщил лицо и почесал затылок, — жить она не хочет, вот что, а в таком разе что я могу? — И он широко развел руками, словно показывая свое бессилие, потоптался немного, а потом решительно пошел одеваться.
Я бросилась за ним, схватила его за полу пальто.
— Антон Макарыч, миленький, что же вы это? Ну, выпишите ей что-нибудь, таблетки хорошие или микстуру, а? А может, импортное что? Если у вас нет, то я найду машину, мигом в район слетаю, только скажите.
Он длинно вздохнул, оттопырил губу и сердито посмотрел на меня.
— Да говорю же тебе, что нету от этого никаких лекарств. — Он говорил и отводил глаза, ему было неловко.
— А что же мне делать?
В ответ он вышел и хлопнул дверью, вымещая на ней все свое раздражение.
