Маргарита Южина - Курсы кройки и житья
– Идемте же, – настаивала Марья Андреевна. – Давайте же оставим молодежь одних!
– Ну если только молодежь… А шарф надевать?
– Наденьте, – уверенно кивнула головой гостья. Но, увидев, чем мужчина пытается укутать шею, тут же протянула ему свой тонкий пуховый шарфик. – Это шелковое украшение, которое вы так оптимистично называете шарфом, не для вашего больного горла! Наденьте это.
Мужчина послушно надел на шею пушистый шарфик, пахнущий нежными духами, и потерся о него носом.
– А у вас… свитерка лишнего не найдется? Такие ароматы…
– Сейчас зайдем к нам, я сниму с вас мерки и свяжу… к Новому году свяжу вам пуловер! Да и носочки вам не помешали бы, я уже заметила.
Мужчина быстро поджал пальцы ног, которые выглядывали из дырявого носка.
– Спасибо, – покраснел он и взглянул на женщину благодарно и преданно. Чего там, уже давненько никто не замечал, что у Ивана Даниловича носки порваны, и что шарф у него времен первой молодости, и что свитера подходящего нет… Нет, он следил за собой сам! Он был достаточно бодр, еще полон сил, энергии и уж себя-то обслуживал еще о-го-го! Но как же приятно, когда о тебе забоится кто-то другой… и желательно, чтобы не сын, который уматывается на работе, и не старушка соседка, которой все равно нужно сходить в магазин, а… обыкновенная женщина. Вот такая, как эта Маша.
Мария же Андреевна будто бы снова ожила. Она столько лет, будто квочка, нянчилась со своими учениками: ругала, утешала, подтягивала, беседовала, собирала на какие-то вечера, звонила родителям… в общем, заботилась, как могла. Да и дома все время проводила в хлопотах – за Ольгой ходила, как за маленькой девочкой. И вдруг в один миг оказалось, что в школе она не нужна, а дочь… она давно выросла, и ей уже эти мамины хлопоты в тягость. Да и, честно сказать, девочке уже пора готовиться к своей семейной жизни, а что же она умеет? Она ж даже не умеет картошку чистить… нет, с опекой над Ольгой надо прекращать. Пусть уже дочурка печется о маме, тренируется… А Маша… она вдруг увидела, что нужна – например, вот этому мужчине! Да! Ведь интеллигентный товарищ, стихов столько знает – она ж не дурочка, чтобы поверить в его эту сказку, будто бы он сам придумал стихи Пастернака! И этот образованный человек живет в таком запустении? Еще говорят, что хорошие мужики на дороге не валяются! Да еще дня два, и будут валяться! Надо, надо его брать под опеку. Тяжело? Конечно! Но зато она вернет обществу полноценного гражданина… Эх, еще бы, как там Федор сказал, еще бы им махнуть в деревню. Вот где началась бы совсем новая жизнь…
– Вы оделись? – строго оглядела она кавалера. – Ну так пойдемте же! Нам еще надо успеть зайти к нам. Да, а в магазине вы сегодня были? Что у вас на ужин? Не забудьте мне напомнить – надо зайти в магазин.
Ольга наконец осталась с Елисеевым наедине. Она и хотела этого и… и боялась. Вот сейчас остались, и что теперь говорить? Даже в глаза ему смотреть неудобно как-то… А Елисеев по всем правилам больничного режима лежал на диванных подушках и, по всему было видно, температурил. Ольга присела рядом, сунула ему под мышку градусник, да так и осталась сидеть – надо же было узнать температуру!
– Почему вы к нам перестали приходить? – деревянным языком проговорила она, глядя куда-то в угол его дивана.
– У вас никто не болел, и я был не нужен, – спокойно ответил Федор.
– Почему не нужен! Что ж это, обязательно болеть? Мы могли бы просто поговорить с вами… – он смотрел на нее с легкой усмешкой. Ольга вдруг разозлилась – чего это она тут навязывается? Он ее и вообще не звал. А она еще тут нюни распускает! – Мы могли бы поговорить с вами о компьютере. Удалось ли вам его продать, например. Очень любопытная тема.
– Ах, компью-ю-ю-тер! – повеселел Елисеев. – Очень удачно продался. Правда… деньги отдадут на следующей неделе. Но я… осмелился подождать, все же не сразу сто двадцать тысяч отыщется. Но люди надежные, даже не волнуйтесь.
– Да мне бы… ну это хорошо, что продался… конечно, я с деньгами подожду, что ж я…
И в это время в квартиру Елисеева кто-то забарабанил. В подъезде раздавались крики, вопли и даже плач.
– Господи! Неужели с нашими что случилось?! – подскочила Ольга.
Но Елисеев ее обогнал. В два прыжка он очутился возле двери и одним махом справился с замком.
Там была совершенно чужая женщина. Растрепанная, с выпученными глазами, в порванном халате, она сразу же кинулась к Елисееву.
– Федор Макарыч! Помоги! Сенька мой! Сенечка… с балкона выпрыгнул… паррразит!
– Как? Опять?! – уже выбегал из дома Елисеев.
– Нет, ну на этот раз я не успела его поймать. Он же здоровый, боров, чтоб он лопнул, идиот! Пойдем скорее, сдохнет ведь!
– Ты б ему хоть парашют какой в трусы вшила, – ворчал Елисеев. – Чего ж он каждый раз после вашей ссоры с балкона сигает, чай не воробей!
– От любви он, Макарыч! Токо от любви!
Ольга неслась следом за Федором. Бежала, а сама боялась увидеть несчастного, который ради любви готов был лишиться жизни.
Под балконом лежал пьяный мужчина лет сорока, в майке и в классических вытянутых трениках. Он лежал по стойке смирно, вытянув руки по швам, и вопил на весь район.
– Тихо-тихо-тихо-тихо… – заговорил Елисеев, подбегая к прыгуну. – Дай-ка, Сеня, я тебя осмотрю… Тихонечко… ну не упрямься, чего уж, надо.
К Федору лихо подскочила женщина, от которой Сеня и сиганул, и принялась ловко вертеть мужика в разные стороны:
– Сеня! Гад такой! Врач говорит, покажи, так и не хрен теперь зажиматься! Убери руку, паррразит!
– Валя! – рявкнул на нее Елисеев. – Ты чего делаешь-то?! Ты ж его в гроб сейчас вгонишь! А ну отойди отсюда! Отойди, говорю! Оль, оттащи эту бабу подальше, она этому Сене еще кучу переломов сейчас устроит.
– Да поди ж ты на хрен, зараза! – заорал на даму сердца Сеня. – Цыть, пошла отсюда! Все кости стрясешь, как есть! Пошла, говорю! Федь, ты слышь, чего… я жить буду, а?
– А смысл? – оглядывая бедолагу, отвечал Федор. – На кой черт тебе такая жизнь? Сейчас тебя полечат, а ты через неделю снова сюда прилетишь… Здесь болит? Голова как? Кружится? Тошнит? А здесь как? Тихо-тихо… не ори, сам вижу…
Ольга видела, с какой надеждой смотрит на Елисеева эта взъерошенная Валька, а уж сам Сенечка и вовсе взирал на Федора будто на бога. И в душе у Ольги непонятно отчего вырастала гордость за этого умелого, спокойного врача, который, видимо, неплохо знал свое дело. Да! Елисеев такой! А она, Ольга… она ему помогает.
Женщина упрямо лезла к больному. Ольга взяла ее за рукав и потянула.
– Не мешайте доктору… ну не мешайте же… – и вдруг рявкнула: – Сейчас дубиной наверну, честное слово! Сказали же, не мешайте работать!
