Алина Зарайская - Мама, я доктора люблю
«Как хорошо! — Анжела с наслаждением окунула лицо в полные воды ладони. — Такое ощущение, словно я не умывалась неделю!»
Из ванной она вышла взбодрившаяся, улыбаясь. Понимая, что ни в коем случае нельзя сейчас позволять себе расслабиться, она принялась разбирать свою сумочку.
На ее счастье, она могла позволить себе не заезжать на Володину квартиру. Все, что там осталось, кроме какой-то одежды, было куплено в Петербурге, а не взято из дома. А несколько привезенных из дому платьев она все равно уже не смогла бы носить — с ними теперь связаны слишком горькие воспоминания.
— Кушать подано, — заглянул в комнату Кирилл. — Я вижу, ты совсем молодцом. Принести кашу сюда или придешь на кухню?
— Приду. — Анжеле за последние сутки уже очень надоела эта комната.
На столе красовался аккуратный глиняный горшочек, от которого поднимался горячий пар и вкусный сладкий запах. Анжела взяла легкую деревянную ложку с длинной ручкой. Но прежде чем приняться за кашу, ей пришлось выпить полстакана вина.
Девушке очень не хотелось возвращаться в комнату и сидеть там одной. Кирилл понимал это и, почти не умолкая, как раньше, рассказывал ей всякие забавные истории. А Анжела слушала его, глотая душистый чай и уютно устроившись на высоком стуле. Несколько раз она слышала, как из комнаты выходил Володя, и каждый раз ей становилось страшно, что он сейчас войдет в кухню, но Кирилл взглядом успокаивал ее и для верности даже как будто случайно вставал прямо у двери. Анжела за все это была благодарна ему и изо всех сил старалась забыть о том, как дурно он с ней поступил. Девушка готова была сидеть в этой замечательной кухне и слушать ее хозяина до самого поезда, но часа в два ночи Кирилл все-таки отправил ее спать, сказав, что это ей совершенно необходимо, если завтра она хочет спокойно уехать и нормально перенести дорогу.
— Я не засну, — упорствовала Анжела.
— Это тебе сейчас так кажется, а как только ляжешь — сразу заснешь. Природа свое возьмет.
— Допустим. Но мне будут сниться кошмары — я же себя знаю.
— Я сейчас накапаю тебе пустырника или, если хочешь, снотворного, при котором вообще никаких снов не бывает.
— Снотворного, — быстро кивнула Анжела, с ужасом думавшая о том, как будет лежать без сна в комнате.
Глава тридцать вторая
Утро шестого января было хмурым и тихим. Небо было затянуто серыми рыхлыми тучами, из которых лениво падали редкие крупные хлопья снега. Петард еще не было слышно, кое-где тускло светились вывески и реклама. Анжела выглянула в окно и грустно усмехнулась: город провожал ее так же угрюмо и равнодушно, как и встречал. Анжела задернула занавеску и прошла в самое теплое место, какое только могло быть в этом лабиринте домов и серых улиц — в ту самую кирпично-красную кухню, в которой по капризу судьбы ей выпало выпить первую и последнюю в этот приезд в Питер чашку чаю.
Кирилл был необычно притихший, и даже завтрак приготовил самый обыкновенный, без изысков и экзотики, хотя все равно вкусный. Они быстро поели и допили чай. Анжела еще раз заглянула в комнату и, торопливо одевшись, вышла на улицу. Дул не очень сильный, холодный и влажный ветер. По почти пустым улицам с шуршанием летели обрывки ярких бумажек. «Как в день моего приезда, — невольно подумала Анжела. — Только тогда тепло было, а теперь холодно, как и у меня в сердце».
Кирилл молча шел рядом, неся пакет с приготовленными на дорогу вкусностями.
В метро почти никого не было, и Анжела с тоской и наслаждением вдыхала так понравившийся ей запах и слушала гулкие звуки. На «Ладожской» девушку окружила, как казалось, ничуть не изменившаяся за полгода толпа и плавно повлекла за собой к платформам.
— Остановимся здесь. Отсчет вагонов начинается с хвоста, — Кирилл, потянув ее за руку, вытащил из безостановочно текущей ленты людей и отвел к дальнему краю платформы. — Еще десять минут до поезда. Может быть, купим мороженого?
— Зачем? — удивилась Анжела.
— Не знаю, — пожал плечами молодой человек. — Просто такая традиция. С самого детства. На вокзале перед отъездом всегда очень хочется купить мороженого — может быть, чтобы запомнить его вкус перед разлукой. Ведь в каждом городе мороженое особенное. Да посмотри вокруг, видишь, многие его едят.
Анжела с любопытством оглянулась: действительно, почти все дети и многие взрослые держали в руках стаканчики, трубочки или эскимо.
— Нет, — Анжела печально покачала головой. — Я лучше куплю себе мороженое дома, когда сойду на своей станции. А запоминать вкус Петербурга… Я и так его никогда не забуду…
— Прости меня, я не хотел…
— Да ничего.
— А вот уже и поезд.
— Да. Ну, спасибо тебе за все. — Анжела пожала молодому человеку руку. — И не красней — тебе не за что. В конце концов, ты все равно не смог бы ничего изменить, а если бы и предупредил меня — я вряд ли поверила бы. А вот без твоих рассказов, без твоей кухни, без твоего удивительного чая я, наверное, сошла бы с ума. И за последние сутки спасибо. Я не знаю, что бы без тебя делала. Если я когда-нибудь буду с радостью или хотя бы без боли вспоминать время в Питере, то мои воспоминания будут связаны только с тобой — с единственным другом, которого я нашла здесь. Прощай, — она еще раз пожала Кириллу руку и, в последний раз заглянув в его большие темные глаза, нырнула в тамбур.
Глава тридцать третья
Вагон плавно качнулся, и за окнами медленно поплыли люди и дома. Анжела махала Кириллу до тех пор, пока все, кто был на платформе, не слились в однородную темно-серую массу, почти не отличимую от таких же мрачных вокзальных стен. Тогда девушка вышла в коридор и так же, как когда-то, прижалась лбом к холодному стеклу. Она смотрела на заснеженные петербургские окраины и прокручивала в памяти все эти пять месяцев, проведенных под этим низким небом.
Наконец поезд выехал за пределы города, и потянулись унылые поля и перелески с разбросанными вдоль насыпи ветхими домиками. Анжела вернулась в купе и, поудобнее устроившись на своей верхней полке, уткнулась в какой-то журнал. Кроме нее в купе ехали еще две болтливые пенсионерки и тихий мальчик лет двенадцати, видимо, возвращавшийся домой с каникул. Девушка была очень рада присутствию этого ребенка, которое освобождало ее от забот хлопотливых соседок.
Анжела заставляла себя смотреть в журнал, а не в окно, но краем глаза все-таки замечала убегающие вдаль замерзшие речушки, деревеньки, дымящие трубы городов, наводящие на нее тоску и вызывающие грустные мысли. Только когда уже почти стемнело и разглядеть что-нибудь стало невозможно, она решилась оторваться от надоевших сканвордов. Сходив за чаем и достав первый попавшийся сверток из кирилловского пакета, она села за столик. Чай показался девушке безвкусным и пустым, зато лазанья, еще хранившая тепло и запахи уже далекой кухни, была так изумительна, что Анжеле даже показалось, что жизнь не так беспросветна, как ей представлялось последние трое суток. Но волшебство продлилось недолго — за чудесными запахами всплыли с таким трудом запертые в сердце воспоминания, а с ними — боль и отчаяние. Анжела убрала за собой и опять залезла наверх, отвернулась к стене и, закрывшись с головой одеялом, тихонько заплакала.
