Наталия Миронина - Отказать Пигмалиону
В эту ночь Вадим спал на диване – Галя не разговаривала, как он ни пытался объясниться.
Впрочем, в офисе его идею встретили тоже неодобрительно.
– Вадим, мы в этом ни черта не понимаем, не получится у нас!
– Старик! Ты спятил! На кой черт тебе эта девчонка?! Ты что с ней делать будешь?!
Вадим или отмахивался от всех вопросов, или пускался в пространные рассуждения. Реакция коллег его не очень волновала – в конце концов, если люди уйдут, на их место придут другие. Коллеги – это вам не жена. С ней разговаривать было тяжелее всего. Галя разволновалась не на шутку – здравый смысл на некоторое время отступил, освободив пространство беспокойству, ревности и подозрительности.
Решение пришло в тот самый вечер, когда он стоял под окнами и слушал щемящую мелодию. Вадим помнил, как вошел в здание Дома детского творчества, потоптался в темном фойе, а потом прошел в кабинет директора.
– Здравствуйте, скажите, а у вас сейчас бывают концерты?
– Какие концерты? – Усталая дама в пиджаке с огромными плечами даже вздрогнула от неожиданности.
– Ну вот, я слышал, у вас поет кто-то. Голос такой красивый…
Дама заглянула в расписание, лежащее на столе под стеклом:
– А, понятно. Нет, эта группа пока не выступает. Только в наших отчетных концертах, перед родителями.
– Ну хорошо, а когда такой будет? Я хотел бы попасть.
– В субботу, в двенадцать дня. Вход родителям участников свободный. Остальным – платный. Вы – кто?
– Я – заинтересованное лицо.
Директор внимательно посмотрела на Вадима и на всякий случай улыбнулась:
– Спонсор?
– Пока нет. Вот схожу на концерт…
Дама встала и вышла из-за стола.
– Обязательно сходите, обязательно… Сейчас такие времена наступили – никто, решительно никто, не желает отдавать своих детей заниматься музыкой. Всем кажется, что это теперь бесполезное занятие. – Директор помолчала. – Или нет возможности. Все теперь выживают…
– А что, у вас занятия дорого стоят?
– Что вы! Некоторые кружки бесплатные… Дело не в нас, дело в том, что родители вынуждены крутиться, чтобы на жизнь заработать… Это вам не нормированный рабочий день с гарантированным окладом.
Вадим молчал. Ему хотелось вступить в спор, но, глядя на усталое лицо дамы, на ее дешевые туфли, купленные на рынке, он промолчал. Вадим ясно понимал, что такое государственное учреждение сейчас заработать денег не может. Что установи Дом творчества плату за свои занятия, и так почти беспризорные дети вечно работающих взрослых совсем окажутся не у дел.
Вопросы социальной справедливости в период ее относительного присутствия в обществе Вадима трогали мало, сейчас же он для себя решил, что лучшее в равенстве – это возможность стать экономически независимым, возможность открыть свое дело. Вадим очень быстро сообразил, как выгодно было бы перевести этот знакомый с детства Дом творчества на хозрасчет.
– Я вас научу, – неожиданно для себя произнес он. – Я вас научу, как сделать так, чтобы и работа шла, и деньги были, и ребята занимались. Только сначала схожу на концерт.
Кабинет директора он покидал солидно, не торопясь, переполненный энтузиазмом и великодушием.
Концерт проходил в большом зале, который Вадим знал еще по районным математическим олимпиадам. Народу было немного, в основном взрослые. Вадим пришел одним из первых и занял место в углу, чтобы не очень выделяться. Со своего места он наблюдал за публикой – скромно, порой даже бедно одетой. Вадим обнаружил, что вокруг много людей, едва сводящих концы c концами. Его это не очень удивляло, но рождало какое-то чувство собственной вины. Он его от себя не гнал, а, обстоятельно проанализировав, решил, что в его случае удовольствие от бизнеса возможно только с продуманной благотворительностью. Сейчас, сидя здесь, имея в кармане отцовское наследство и еще не заработав ни копейки, он твердо решил часть заработка отдавать нуждающимся.
Концерт начинали малыши – двое мальчишек не в унисон терзали балалайки. Бабушка, по всей видимости, одного из них сидела в первом ряду и беспрестанно кивала. Затем толстая девочка с косами сыграла «Болезнь куклы» Чайковского, после чего на сцену выставили нехитрую аппаратуру.
– Рок-группа «Челленджер», – объявил конферансье, и на скрипучие подмостки вразвалочку вышли пацаны лет тринадцати. Одеты они были во все джинсовое и всем своим видом напоминали небезызвестный «Ласковый май». Песня, которую они запели, была русским перепевом известного английского шлягера. Слушать это было ужасно весело, особенно учитывая те гримасы, которые строили певцы. «Хорошо, что они машины на перекрестках не моют», – менторски подумал про себя Вадим, но, когда те затянули уже про «Светку Соколову», он не выдержал и под грохот гитар выскользнул в фойе. Звуки музыки стали приглушенными, и Вадим не спеша стал прогуливаться по длинному коридору. Он любил это здание еще со школьных времен, хотя тогда и не отдавал себе отчета в этом. Просто в этих стенах ему было спокойно, интересно, и он оставался самим собой. Вадим вдохнул воздух – и пахло сейчас точно так же, как и раньше, – паркетной мастикой и молочными коржиками…
– Ты опять не рассчитала время! И зачем тебе этот шарф был нужен?! – Высокая худая тетка скорым шагом шла прямо на Вадима.
Вадим еле успел отскочить, потому что дама двигалась с крейсерской скоростью и курс менять не собиралась.
– Шарф! Столько времени искать этот шарф! – Тетка по-прежнему голосила, а Вадим оглянулся в поисках адресата. В фойе никого, кроме них, не было. Тетка внезапно остановилась, рванула ручку какой-то неприметной двери, и при этом маневре из-за ее спины показалась девочка. Невысокая, худая, она шла ссутулившись, к тому же лениво-косолапо, почти запинаясь нога за ногу. В полумраке фойе Вадим хорошенько ее не разглядел, но глубокие карие, почти черные глаза, два крыла темных волос, обрамляющих мягкое, немного грустное лицо, он увидел сразу.
– Все! Мы опоздали! – воскликнула тетка и со всей силы рванула дверь, ведущую за кулисы. Девочка так же молча проследовала за ней.
Вадим еще немного потоптался около стенда с фотографиями и вышел на улицу. Там, ослепленный бешеным весенним солнцем, он выкурил сигарету, походил вдоль разоренной клумбы, купил мороженое, съел его с почти детским наслаждением и только потом вернулся в зал.
– Ария из оперы Доницетти «Любовный напиток». – Конферансье, словно аист, важно пересек сцену, на которой уже стояли огромный рояль, пюпитры с нотами и стулья. Через минуту стулья были заняты скрипачами и виолончелистом, а за роялем сидел сухой пожилой человек. А затем на сцену, так же косолапо запинаясь ногами, вышла та самая девочка, которую Вадим видел в фойе. Одета она была в узкое черное платье – такие, похожие на резинку, почему-то обожали теперешние модницы, а на шее у нее красовался воздушный сиреневый шарф. «Тот самый, который так долго искался», – машинально подумал Вадим. То ли в спешке, то ли умышленно шарф был повязан поверх длинной косы. Девочку встретили аплодисментами, пожалуй, самыми продолжительными за все время концерта. Пожилой человек вскочил из-за рояля и стал возиться с микрофоном, потом он что-то спросил у солистки, ласково притронувшись к ее плечу. Вадим, оглянувшись, увидел, что людей в зале прибавилось – группа подростков расположилась почти сзади него, а рядом в крайнем проходе стояли сотрудники Дома творчества. Потом наступила тишина, зазвучала музыка, и девочка запела. Со сцены лилась та самая мелодия, которую Вадим слышал на улице, под открытым окном, и голос был тот же самый, но если тогда он просто слушал красивую музыку, то сейчас его передернул нервный озноб – ему стало страшно, что она собьется, что забудет слова или не возьмет верхние ноты. Но высокий голос выводил мелодию старательно, заученные итальянские слова произносились свободно, а лицо девочки казалось сосредоточенным и спокойным, и Вадим успокоился. Как и всех в зале, его заворожили музыка, мягкий тембр голоса и необыкновенная красота девушки. «Она просто Мадонна!» – подумал Вадим, хотя все Мадонны, которых он видел на картинах, были разными. Девушка была похожа на итальянку – тот же взгляд черных глаз, темные густые волосы и лицо – лицо было белоснежное с пухлыми, немного капризными губами. И худобы, и стеснительной сутулости, и нерешительности взгляда – всего этого уже не было, или этого уже никто не замечал, слушая дивный голос.
