Инга Берристер - На всю жизнь?..
— Я все еще не отблагодарил тебя за них. Да, эту тему он, видно, еще долго будет мусолить.
— Повторяю, плату за них я уже от тебя получила.
Она заставила себя посмотреть ему в глаза, но, увидев в них вспышку ярости, тотчас отвела взор. Заговорил он, однако, спокойно:
— Ты слишком великодушна. Настолько великодушна, что я начинаю чувствовать себя в неоплатном долгу. А неоплатные долги могут в любой момент быть востребованы, не так ли?
Она никак не могла проглотить комок, вставший поперек горла. А Джейк, все еще удерживая ее и не отводя глаз от ее лица, стянул с себя рубашку и бросил на пол.
— Посмотри на меня. Вот так-то лучше. Его недобрая улыбка бросила ее в озноб. Нет, нельзя было, подчинившись пустому капризу, покупать эти чертовы запонки. Такого рода насмешек он ей никогда не простит.
Джейк привлек ее к себе. Ощутив жар его тела, она отпрянула, хотела вырваться, умолять не поступать так с ней, не разрушать ее воспоминаний, но гордость замкнула ей уста. Он хочет унизить ее, хочет, чтобы она плакала, умоляла. Ну, нет, она не позволит… Но темная сторона естества нашептывала ей: покорись, ибо нет ничего слаще его объятий.
А он, будто угадывая ее состояние, еще сильнее стиснул ее в объятиях, склонился к ней, и она поняла, что, если сейчас он поцелует ее, вся ее гордость вмиг испарится. Горячие губы коснулись ее шеи, она затаила дыхание, все чувства пришли в смятение. Она была раздавлена гнетом ощущений, которые он возбудил в ней, и вновь страшно потрясена тем, какую власть он имеет над ней. Когда его рот замер на испуганно пульсирующей жилке, которую он отыскал на шее, она все же взмолилась:
— Отпусти меня, Джейк!
Слова с болью пробились у нее из гортани.
— Твои слова ничего не значат, — раздался возле самого ее уха насмешливый голос. — Ты хочешь меня, и с этим тебе не совладать.
— Нет!
Гневный вопль отрицания, сорвавшийся с ее пересохших губ, не произвел никакого эффекта, разве что еще больше разозлил его.
— Да, — прошептал он, не отводя губ от ее шеи и шаря рукой по всему телу — от плеча к груди, потом вниз, к бедру, и вновь к груди, нащупывая сквозь атласную ткань ее набухший сосок. Ее тело предавало ее, отвечая на легчайшее из его прикосновений.
— Перестань, Джейк!
— Ни за что! — глухо проговорил он.
Разве не этого ты хотела? — в последней вспышке злости спросила она себя. Вот и получи! Дай ему утолить примитивный голод твоей плоти, эту неподвластную разуму жажду свершения.
Всем своим ноющим телом она прильнула к нему. Он понял, что она сдалась, и ласки его стали нежнее, мелкие влажные поцелуи блуждали теперь по ее пылающей коже, не встречая сопротивления. Джейми охватила истома, он целовал все те тайные места, про которые давно знал, что они источники ее наслаждения.
Настоящее было забыто, властно вернулось прошлое, она страстно отвечала на все его ласки. А когда его руки скользнули вниз, к бедрам, и он прижал ее к себе, она почувствовала силу его возбуждения и все в ней отозвалось острым желанием.
Но он теперь будто играл с ней, она это с горечью осознала, когда цепочка его маленьких поцелуев протянулась по груди вдоль выреза рубашки, возбуждая ее тем способом, который тело помнило, а сознание хотело забыть.
Она противостояла этому мучительству сколько могла, но вот его имя стоном вырвалось из ее гортани, и, когда он начал снимать с нее рубашку, она помогла ему освободить себя от этой эфемерной одежки. Жаркий огонь камина падал на ее нежную кожу янтарными отсветами; блеск в глазах Джейка, когда он смотрел на плавные формы ее тела, отбросил ее в прошлое. Она помнила этот взгляд, помнила силу страсти, которая приходила вслед за этим, и ее тело жаждало пережить это вновь.
— Джейми!
Тихий стон наслаждения сорвался с ее уст, когда его пальцы медленно проползли по линии между светом и тенью, очертившей ее груди. Измученная желанием, истомленная буйным смешением восторга и муки, она откинулась назад, изнемогая под его ласками. Его дыхание стало прерывистым, он обнял ее, прижал к себе, поднял и перенес к креслу, в которое сел, посадив к себе на колени.
Все это было с ними однажды. Они остались дома одни, Джейк подошел к ней, расстегнул пуговицы ее рубашки — пальцы его при этом дрожали так же сильно, как сейчас. А потом он поцеловал ее грудь и…
В прошлом им ведома была страсть, но никогда не достигала она такого лихорадочного накала. В том, что он делал, не было любви, но она хотела возбудить в нем такое же нестерпимое желание, какое он возбудил в ней, а потому быстро расстегнула его брюки и пальцы ее коснулись его живота.
— Боже, Джейми… — хрипло прошептал он, дыхание его участилось, стало резким, но он быстро овладел собой и выдернул ее руку прежде, чем она успела притронуться к нему более интимно. — Этого было достаточно прежде, но теперь… — Он поднял голову, и свет озарил его потемневшие скулы. — Не думай, что меня так же легко возбудить, как какого-то сопливого подростка!
Слова эти показали ей, как сильно его напряжение, и она коснулась волос у него на груди, слегка пробороздив ногтями их темный шелк. Теперь он не пытался остановить ее, и, когда ее пальцы скользнули вниз и проникли, куда она и хотела, он отозвался на ее прикосновение.
— Джейми…
Его голос прозвучал глухо, но боль напряжения в нем можно было узнать безошибочно. Это придало ей сил. Она ласково гладила его, ощущая волны энергии, пробегающие под его кожей, а язык ее легкими прикосновениями ощупывал форму его плеча.
Вдруг она оказалась лежащей на коврике перед камином, а Джейк, стоя над ней, сбрасывал с себя остатки одежды. Тело его было таким же, каким она его помнила, красивым и мужественным, но выражение глаз стало совсем иным. Когда он наклонился над ней, глаза его дико сверкали. А она изнемогала от слишком долгого ожидания. С ней происходило нечто стихийное, первобытное и, как она почти верила, предопределенное. Не долго же она смогла противостоять ему, сопротивление было сломлено чуть ли не первым его прикосновением, но теперь в ней не осталось ни стыда, ни ощущения униженности; она целовала, лизала и покусывала его плечо, шею, подбородок, позволяя своим губам влажно прогуливаться по его груди, в то время как руки ласкали хорошо известную ей и памятную часть его тела.
Гладкие покровы его великолепной кожи, все еще хранящей следы летнего загара, резко контрастировали с белизной ее тела. Но вот он не выдержал и перехватил ее руки, прижав их к своим бедрам.
— Не надо, Джейми, — прохрипел он голосом, выдававшим крайнюю степень возбуждения, после чего поцеловал ее и всей тяжестью своего тела вдавил в мягкий, пышный коврик.
