Тереза Карпентер - Эта несносная няня
У этой крысы даже не хватило духу сказать ей в лицо, чтобы она убиралась.
С другой стороны… Она побарабанила пальцами по рулю. Может быть, подождать, пока он уедет? Тогда она спокойно соберет вещи, а потом выскажет ему все в каком-нибудь публичном месте. Почему ее должно волновать, что о нем подумают люди, если его не волнует, что о ней будут думать в агентстве? Он вполне это заслужил.
Он, но не Микки. Она посмотрела в зеркало заднего обзора. Мальчик заснул по дороге домой. Он прошел путь от грустного маленького заморыша до здорового, веселого, ласкового карапуза. Она будет очень скучать по нему.
Нет, лучше кончить все быстро и без скандала — ради Микки. Приняв такое решение, девушка вошла в дом.
Трейс был на кухне, готовил сандвичи. Не обращая на него внимания, она отнесла Микки в кроватку. Со слезами на глазах провела рукой по его теперь по-мальчишески коротким волосам.
— Я люблю тебя, малыш, — прошептала Ники. — Будь счастлив.
Повернувшись, она увидела в дверях Трейса.
— Привет! Я заехал перекусить вместе с вами.
— Хорошо. Даже осужденных кормят в последний раз. — Она прошмыгнула мимо него.
— Что? Эй! — Он взял ее за руку. — Ты чем-то расстроена.
— Да? — Она постаралась высвободить руку. — Пусти. И не смей меня больше трогать.
Он нахмурился, но отпустил ее.
— Что случилось?
Ники покачала головой и пошла дальше. Быстро и спокойно, напомнила она себе. Ради Микки.
— Ники! — Трейс без труда догнал ее. — Ты можешь остановиться и поговорить со мной?
— Теперь ты хочешь поговорить? О, я забыла. Вы хорошо умеете говорить, шериф Оливер. Со всеми, только не со мной.
— Ну, довольно. — Он уже начал сердиться и загородил ей дорогу, когда она направилась к задней двери. — Ты никуда не пойдешь. Успокойся и объясни, что изменилось с утра.
Его вроде бы растерянность разозлила ее еще больше.
— Не делай вид, что ничего не понимаешь. Возможно, ты и трус, но, по крайней мере, умей ответить за то, что сделал.
— Трус? — спросил он тихо и грозно. — Объяснись.
Ники отошла за софу, чтобы быть подальше от него. Нужно собрать вещи и уехать, пока она не потеряла остатки достоинства. Но она не могла уйти просто так, без объяснений.
— Я думала, что ты начинаешь превращаться из сломленного, бесчувственного существа в человека, способного любить, в настоящего отца. Я ошибалась.
— Я не сломлен. — Трейс скрестил руки на груди. — И я предупреждал: я не очень эмоционален.
— Да неужели? — Обижать его было нехорошо, но что-то — злость или слабая надежда пробить эту каменную глыбу, которую он называл сердцем, чтобы Микки в будущем не пришлось испытать, то же самое, — заставило ее продолжать: — Правда всегда глаза колет. Человек, который настолько упивается своими страданиями из-за потерь, что не может отличить добро от зла, — человек сломленный.
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
— Я знаю твое прошлое. Как мама бросила вас с отцом, каким черствым человеком он был. Но я никогда не слышала от тебя воспоминаний о чем-либо хорошем. — Его глаза сверкнули, но ни один мускул на лице не дрогнул. — Неужели до того, как мама уехала, у вас не было счастливых моментов? Смеха? Объятий? Если нет, тебе и отцу без нее было только лучше. И не стоило позволять воспоминаниям о ней влиять на твое будущее.
— Это не имеет для меня никакого значения.
— Имеет. Ты боишься поверить своим чувствам, так как считаешь, что их недостаточно, как было недостаточно для нее, и тебе опять будет больно. Ее поступок до сих пор влияет на тебя, на Микки, даже на меня. И это бесит!
— Ты уходишь. Так же, как она.
— Нет. Ты прогоняешь меня. Я не желаю находиться там, где мне не рады. Жизнь коротка. Я найду кого-нибудь, кто ответит мне на любовь любовью, и буду счастлива. — Ники обхватила себя за плечи, стараясь унять боль. — Этот урок преподала мне моя мать. Я так дрожала над своей личной свободой, что отдалилась от нее. Я боялась, что она отнимет у меня кусочек этой свободы. А потеряла драгоценное время, которое уже не вернешь.
— Ники! — Трейс обошел софу, но она предостерегающе подняла руку. Он остановился. — Как это я тебя прогоняю? Я приехал сюда. Приехал домой на ленч в середине дня, чтобы увидеть тебя.
— Пожалуйста. — Она даже не попыталась скрыть боль. — Если ты хотел, чтобы я уехала, почему бы просто не сказать об этом вместо того, чтобы звонить в агентство и ставить мою профессиональную репутацию под удар?
— Я не… — Он замялся.
Ники сильнее сжала руки и ждала объяснений, ждала великого откровения. Молчание нарушил плач Микки.
Девушка закрыла глаза. Значит, она никогда не узнает, что заставило Трейса прогнать ее.
— Лучше возьми Микки, — посоветовала она. — Я должна собрать вещи.
И вышла.
Трейс смотрел, как Ники уходит из его жизни. Страшная печаль навалилась на него, пригвоздила к месту. Он ощущал пустоту в груди — там, где должно было быть сердце.
Почти немедленно дверь отворилась, и она появилась опять. В нем проснулась надежда.
— Я не в состоянии сделать это сейчас. Заберу вещи потом, когда тебя и Микки не будет дома. — Ники пошла к двери, открыла ее. — Микки уже бывал в дневном городском детском центре. Знает нескольких ребятишек оттуда. Ему будет там хорошо, пока агентство не пришлет новую няню. — Минуту она смотрела на Трейса глазами такими же печальными, как у него. Потом тряхнула головой. — Прощайте.
И ушла. Ушла из его жизни. Превратилась в воспоминание. И он дал ей уйти, позволил думать, что звонил в агентство потому, что у него не хватило духу допустить умную, красивую, любящую женщину в свою никчемную жизнь.
Земля закачалась под ногами, Трейс сбился с пути и больше никогда на него не вернется. Его окружал холод, потому что все тепло Ники унесла с собой.
Она ценит свою свободу, а он не может предложить ей ничего лучшего. Так пусть уж уйдет сейчас, чем потом, когда станет для него целым миром.
Он встряхнулся, услышал плач сына и немного пришел в себя.
Слезы Микки высохли, как только он увидел отца. Теперь мальчик подпрыгивал и смеялся. Трейс взял его на руки, и сердце вернулось на место, когда малыш положил головку ему на плечо.
Ники права. Микки любит его и доверяет ему безотчетно. Это дар, которого Трейс никогда не ждал и не умел беречь.
— Мы с тобой теперь вдвоем, сынок. Только ты и я.
Он отнес малыша в гостиную, усадил около кофейного столика и дал ему пару пластмассовых машинок.
— Ники? — спросил Микки, оглядываясь вокруг, как будто понимал, что все не так.
— Ники пока-пока, — сказал ему Трейс.
