Искушение для грешника (СИ) - Кей Саша

Стараясь не поскользнуться в шерстяных носках на скользком паркетному полу, я медленно перебираюсь в ту комнату, где осталась моя зеркалка. Она все так же лежит на подоконнике. Воистину дура безголовая. И камеру могла уронить, и сама вполне способна была чебурахнуться со второго этажа. Выглядываю вниз. Это был бы особенно эффектный пассаж. Под окном растет розовый куст, видимо, предоставленный самому себе, раз его до сих пор никто не укрыл.

А чуть правее разлапистого куста я обнаруживаю источник стука.

В одной распахнутой рубахе Раевский колет дрова.

Много уже переколол.

Сволочь и мерзавец. Соблазнитель и динамо.

Глаза б мои его не видели!

Не видели б, но оторваться я от этого зрелища не могу. Даже не сразу соображаю, что вот я уже смотрю на Олега в объектив.

Раевский сам по себе хорош. Элитный экземпляр, образцовый самец. Не знаю, как они вылупляются. Что должна принимать мать во время беременности, чтобы произвести на свет такое совершенство? Брат Олега, конечно, тоже впечатляет, но уступает старшему однозначно. Хотя, может, еще заматереет. Вовремя эта Лиза подсуетилась и урвала себе отличный генофонд. А Олег, видимо, неуловим, раз до сих пор на свободе бегает.

Хмурое лицо, крепкая шея, разворот мощных плеч, блестящая от пота грудь с перекатывающимися при каждом замахе мускулами, сильные руки, плоский живот… В общем это мокрая мечта рыжей девочки, которая, несмотря на все обиды, пожирает его глазами и хищно водит объективом, притаившись за занавеской. Хоть такую натуру сниму. В качестве моральной компенсации.

Есть в этом что-то гипнотическое, когда мужчина делает что-то такое… исконное, что ли… Косит ли траву, работая косой, рубит ли дрова, разводит ли огонь, это всегда пробуждает в современной женщине восторг и восхищение. Вот он добытчик и охотник. Самый лучший выбор.

Раевский расколов последнее полено, смотрит на топор в своих руках, а потом зло бросает его в пустую поленницу. Топорище намертво втыкается в толстую доску.

Да уж. Я опускаю фотоаппарат, пока меня не застукали, и, нырнув обратно в комнату, прислоняюсь к стене. Устала. Да и слишком это для меня.

Слышу, что хлопнула дверь. Олег вернулся в дом, чем-то шумит, но наверх не поднимается. Тоже меня избегает. Только я не могу провести здесь вечность.

Глубоко вздохнув, я спускаюсь вниз.

Надо получить свои вещи, осмотреть урон и валить из этого места. Уезжать как можно быстрее.

На кухне Олега не видно, я брожу по первому этажу, пока не замираю возле входа в предбанник. Шум воды. Не ванной, а в летнем душе. Перед глазами всплывают картины, подсмотренные мной во время парения. На пальцах словно горит ощущение гладкой плотной кожи спины Раевского. Лицо теплеет, а внизу живота начинает тянуть. Резко развернувшись, я спасаюсь бегством на кухне, где до самого возвращения Олега я занимаюсь непривычным для себя делом, навожу порядок.

Просто, если я остановлюсь, я что-нибудь сломаю или испорчу.

Появление Раевского я чувствую даже спиной, хотя полы на первом этаже не скрипят, и шаги его бесшумны.

– Эля, надо поговорить. Расставить все точки над «и».

Застываю, расправив плечи, но поворачиваться не спешу.

– Я принял решение. За нас двоих.

Глава 41. Олимпиада

Надо же. Он принял решение.

О каком решении тут может идти речь?

Всего этого просто не должно происходить.

Чрезмерная настойчивость Раевского, стечение обстоятельств и мое неуёмное любопытство привели нас сюда, но отсюда мы должны разойтись каждый своей дорогой.

И Олег вслух произносит то, о чём я думаю:

– Нам нельзя встречаться. Любой невинный повод, и всё летит к чертям.

Так и не поворачиваясь к нему, киваю, сжимая в руках недомытую тарелку.

Да. Нельзя. И ни к чему.

– Я не стану больше рисоваться в твоей жизни, и ты постарайся не попадаться мне на глаза.

Опять киваю.

Пауза, повисшая после слов Раевского, такая тяжёлая, что становится не по себе.

Молодец Олег. Всё правильно сказал, только горло сжимает спазм. Это не слёзы. Это обида.

Можно подумать, я хоть раз его спровоцировала. С самой первой встречи я давала понять, что его внимание мне не нужно, много раз активно напоминала, что не свободна.

У меня есть Марк. Я выбираю Марка.

– Мне нужны мои вещи, – справившись с собой, говорю я.

– Они не высохли. Я дам сумку, сложишь всё в неё. Поедешь в этом.

Хочется возмутиться, что-нибудь возразить. Но других-то вариантов всё равно нет. Я сама себе этот экстрим организовала. Поэтому я опять просто киваю.

Ругнувшись Олег выходит из кухни, а я механически домываю посуду.

Всё правильно, всё, как и должно быть.

Марк мне дорог, предать его из-за сиюминутного помутнения разума, было бы ужасно. Подобного я больше не допущу.

Во время сборов мы с Раевским стараемся не пересекаться. Будто каждый из нас боится, что достаточно одной искры, чтобы возродить пламя. Только в машине нам все равно ехать вдвоем.

Я утрамбовываю свои вещи в оставленную для меня Олегом у порога сумку.

Фотограф хренов! Большая часть аппаратуры даже не покинула машину, зато я искупалась в октябрьском пруду, предположительно простыла и чуть не отдалась чужому мужику, которого знаю чуть больше недели.

Паршивый фотограф. Паршивая невеста.

Все паршиво.

В машине я осознанно устраиваюсь на заднем сиденье.

Едем в молчании.

Тихая музыка, мелькающие деревья. Всё то же, только настроение совсем другое.

Мой телефон пиликает, и я вижу, что Марк прислал голосовые. Порывшись в сумке, не нахожу на наушников. Ну и ладно. Так послушаю. Никаких пошлостей Марк мне обычно не присылает.

«Элька, привет! Я почти в адеквате. Сегодня первый день стажировки, ты не представляешь, как всё началось! Потом расскажу – оборжёшься».

И у меня тут тоже весело. Подкусываю себя.

«Ты похоже занята. Я быстро. Точно смогу прилететь на выходные. Буду спешить».

Занята так занята. Грызу себя я.

«А давай я сразу к тебе. Хочу тебя потискать и заснуть в обнимку. Перезвони, как освободишься».

Отправляю Марку голосовое ответом на последнее: «Да, это будет здорово».

Я искренне так думаю. Его тёплая улыбка и надёжные объятия – это то, что надо, чтобы мозги встали на место.

«Возвращайся скорее. Из дома наберу».

Убрав телефон, я всматриваюсь в окно и понимаю, что деревья вдоль дороги мелькают как-то слишком быстро. Я перевешиваюсь между сиденьями и бросаю взгляд на спидометр.

Сто двадцать пять!

Он псих.

– Олег, – робко зову его я, боясь спугнуть резким звуком. – Мы настолько торопимся?

Раевский не отвечает, но пальцы на руле немного расслабляются, костяшки уже не белые, и скорость машины начинает понемногу падать. А через несколько минут мы съезжаем на обочину и останавливаемся.

Растерев лицо ладонями, Олег хлопает бардачком и выходит из салона.

Мне видно, как он закуривает, уставившись невидящим взглядом на дорогу. Сквозь приоткрытое с моей стороны окно доносится запах сигарет. Перекур длится недолго, даже до середины не истлела сигарета, когда Раевский щелчком выстреливает бычок и возвращается в салон.

Не глядя на притихшую меня, Олег заводит машину, и дальше мы добираемся до моего дома уже как законопослушные граждане, не нарушая скоростной режим.

выбираясь из автомобиля у подъезда. Я пытаюсь собрать своё барахло, но Олег молча всё поднимает и доносит до двери молча, не глядя, мне в лицо и также уезжает стремительно, только тормозные колодки сдвинули. Я ползу на свой этаж ключи, естественно в джинсах. Хорошо, что не утопила и что они не выпали в стиральной машине Раевского на даче.

Пока я устраиваю караван-сарай, потрясая барахлом на лестничной клетке, открывается дверь в дядиной квартиры, из которой выпахивает юное создание лет двадцати двух. На прощание оно виснет на шее дяди Геры и дарит ему жаркий поцелуй.