Татьяна Герцик - Самое ценное в жизни
Она всё еще стояла перед домом, не веря своим глазам и забыв постучать, как вдруг дверь открылась. На крыльцо вышел хозяин в синем спортивном костюме. Замер от изумления, не веря своим глазам. Робко потянулся к ней, как будто она могла растаять от его прикосновения. Громко воскликнул:
– Таня! Какая радость!
Но ей почудилось, что он чем-то смущен. Ей сразу стало неловко. Она не вовремя? А что, если он не один? Вдруг в доме женщина? Ах, как это нехорошо! Немедля захотелось убежать. Но он твердо взял ее за руку и втянул внутрь. В доме пахло краской и олифой. Он делает ремонт? Она подняла к нему вопросительное лицо. Он обхватил ее и склонился, чтобы поцеловать, но в это время со двора раздался требовательный стук. Татьяна встрепенулась и выскользнула из его рук.
– Ах, это водитель! Он выгрузил вещи, и нужно занести их в дом.
Владимир поспешил открыть дверь черного хода. Мужчины быстро закинули вещи в дом, водитель распрощался и уехал обратно.
Владимир был явно не в своей тарелке. Это настораживало. Что случилось? Его планы уже изменились?
Она не выдержала и прямо спросила:
– Ты мне не рад? Может быть, мне стоило вначале позвонить?
Глядя на нее жадными глазами, он неловко ответил:
– Ужасно рад, что ты говоришь. Просто хотел сделать тебе сюрприз, но не успел.
– Какой сюрприз?
– Ну, не такой приятный, какой ты сделала мне, наконец-то приехав. Я уже измучился, заждавшись. Ты же не дала мне номер своего городского телефона, а сотовая связь у нас не берет, надо строить вышку. Я каждый вечер ждал, когда ты позвонишь, но ты не звонила.
Татьяна виновато понурила голову. В самом деле, она тянула резину, пытаясь выпытать у судьбы, правильно ли поступает. Владимир взял ее руки и крепко сжал.
– Хотел приготовить мастерскую к твоему приезду, но столько работы навалилось в последнюю неделю. Хотя, в принципе, я всё закончил, только вот краска будет сохнуть еще пару дней. Ты не против? Можно открыть двери, меньше будет пахнуть.
Татьяна недоверчиво распахнула глаза. Мастерская? Что он имеет в виду? По своему опыту знала, что большинство обывателей считали вполне подходящей для мастерской темную комнатку квадратов в пятнадцать – двадцать.
– А посмотреть можно? – индифферентно спросила, стараясь не рассчитывать на что-то приличное, чтобы не расстраиваться зря.
Он взял ее за руку и повел в мансарду по винтовой лестнице, начинавшейся прямо в прихожей. Немного задержался, давая ей возможность пройти вперед, и распахнул дверь настежь. Она ахнула от неожиданности.
Это была настоящая мастерская! Высота пологого потолка колебалась от четырех до трех метров, видимо, зависела от ската крыши. Вдоль стен во всю длину были огромные, до потолка, окна. Площадь тоже была подходящей – больше сотни метров. У Юрия Георгиевича мастерская была не намного больше. Стены покрашены в светло-серый, почти белый, цвет, и в помещении удивительно светло. Единственное, что немного даже и не мешало, а просто было непривычным – проходящий посредине бетонный столб, выкрашенный в такой же цвет, что и стены. Она порывисто повернулась к нему, задыхаясь от восторга, и крепко обняла.
– Спасибо! Ты даже не подозреваешь, какой драгоценный сделал мне подарок! У меня впервые в жизни есть своя мастерская!
Он придержал ее за талию, не давая пройти в помещение.
– Стой! Краска еще не высохла!
Она посмотрела вниз, на влажно поблескивающий сероватый пол. Владимир плотно притворил дверь, и они спустились вниз. Он показал ей все комнаты коттеджа. Ей показалось, что это почти дворец – огромные комнаты, высоченные потолки. Дойдя до спальни, откровенно предложил:
– А вот здесь ты вполне можешь поблагодарить меня за мастерскую!
Смеясь, она обняла его за шею, он проворно откинул покрывало с постели, уложил ее на прохладные простыни, и они не заметили, как наступил вечер.
Глава седьмая
Татьяна положила на холст крохотный прозрачный мазок и отошла на несколько шагов, пристально вглядываясь в картину. На ней под надзором кряжистой строгой няньки-сосны тесной кучкой стояла группа тоненьких, молоденьких и наивных березок с сочной зеленью и ослепительно белой берестой. Знойное летнее небо, пронизанное радостными лучами, легкий ветерок, ласкающий листву деревьев. Почему же у нее странное чувство незавершенности, чего же не хватает?
Снизу донесся громкий голос зовущего ее Владимира. Она встрепенулась. Уже полдень! Он приехал домой на обед, а она опять ничего не приготовила! Увлеклась и забыла! Ругая себя, торопливо вымыла кисточки. Небрежно сполоснув руки, сбежала вниз.
Он стоял на кухне в черных запыленных джинсах, с голым торсом, усеянным жемчужинками воды, и вынимал из микроволновки толстенькие сардельки, обложенные молодой желтоватой картошкой.
Татьяна попыталась оправдаться, чувствуя себя последней лентяйкой:
– Извини, я хотела лишь чуть-чуть поправить пейзаж, и совсем не заметила, как пролетело время.
С мягкой усмешкой он остановил ее причитания:
– Успокойся, радость моя! Я вполне мог перекусить с мужиками на стане, но специально приехал покормить тебя. Я же знаю, что ты будешь сидеть голодом до моего появления. А я не могу допустить, чтобы меня обвиняли в том, что я тебя вконец заездил!
У нее на щеках вспыхнул горячий румянец, и она укоряюще посмотрела на него, низко склонив голову.
Заметив ее смущение, Владимир довольно хохотнул.
– Заскочил в магазин, взял сардельки, а картошку накопал в поле. Охранник, правда, покосился, но начальнику ничего не сказал. Подождешь меня, я душ быстренько приму? Я лишь обкатился во дворе водой из колодца, больно жарко было.
Втянув носом аппетитный запах молодой картошечки, Татьяна почувствовала вдруг зверский голод и рассеянно разрешила:
– Конечно, иди!
Принялась доставать посуду из высокой горки натурального дуба, отполированного до зеркального блеска.
Владимир ушел плескаться в душ, а она, не выдержав, взяла двумя пальцами маленькую картофелину, положила ее в рот и стала жевать, блаженно зажмурившись. Какая вкуснота! Воровато оглянувшись на ванную, взяла еще одну. Почувствовав на своих плечах сильные руки, испуганно вздрогнула.
– И кто тут у меня картошку ворует? – Свирепо прорычал ей в ухо Владимир и поцеловал в основание шеи. – Ответишь вечером по всей строгости закона!
Стараясь поскорее прожевать, она что-то протестующе замычала и чуть не подавилась. Он бережно усадил ее на стул.
– Не волнуйся, жуй спокойно, никто у тебя еду не отбирает!
Подвинул к ней тарелку с картошкой, себе взял другую, побольше. Налил ей и себе по большой кружке молока. Проглотив, наконец, застрявший в горле кусочек картошки, она возмутилась:
