Каринэ Фолиянц - А я люблю женатого
– Как же я ненавижу вас, бабы, – медленно произнес Эрик, придя в себя. – Денег тебе? А еще чего?
– Хочешь, я встану на колени!
Эрик презрительно улыбнулся.
– Хочу!
И Нина медленно опустилась на колени перед этим ничтожеством.
– Я тебя очень прошу! На коленях прошу! Пожалуйста, дай денег!
Эрик наслаждался ее унижением несколько минут. Потом спросил:
– Ты что, его так любишь?
– Я хочу, чтоб он был жив. А все остальное неважно, – прошептала Нина. – Я сделаю все, о чем ты попросишь!
– Ммм… Ну ладно. Только ты помни о своем обещании! – Он встал и легонько стукнул ее по голове – она все еще стояла на коленях. – Как же я презираю вас, бабы!
Нина слабо кивнула, в глазах ее стояли слезы.
Ира и Гена прогуливались по аллее в заснеженном сквере.
– Вот видишь, я все рассказала тебе, так, будто ты моя лучшая подруга. Никогда не думала, что можно запросто открыть всю свою жизнь… Сколько я тебя знаю?
– Если быть точным, мы работаем вместе год. А по-настоящему познакомились только два месяца назад.
Гена помнил точную дату того знаменательного вечера, когда они пошли слушать в кафе песни Нины.
– Кстати, мы когда-нибудь вернемся в это кафе?
– Непременно!..Странно. Я целый год мимо тебя ходила и не предполагала, что ты тот человек, который может меня понять лучше, чем я сама.
– Ничего удивительного. Ведь все, что рядом, кажется скучным, обычным, неинтересным. А заманчиво только далекое, недоступное, – улыбнулся Гена.
– Как это объяснить?
– Пусть психологи объясняют.
– Прости, может быть, это ужасно неловко… но… ты когда-нибудь любил по-настоящему? – вдруг спросила Ира.
И он стал рассказывать ей то, что никому не рассказывал:
– Мы росли вместе, жили по-соседству. Я даже не сразу понял, что это любовь. Однажды в десятом классе, весной, мы пошли после школы в парк. Сидели у фонтана и ели мороженое. Подул ветер и нас обдало мелкими брызгами. Она сказала: «Это дождь для нас двоих». И тогда я подумал – если ее не будет, весь мир станет мне не интересен… Мы поженились на пятом курсе. Она училась в медицинском, хотела стать врачом и не очень жаловала нашу богемную вгиковскую тусовку…
Ира остановилась:
– Вы разошлись?
– Нет… Летом я снимал дипломную картину в Ялте. Она писала мне и звонила каждый день, но приезжать отказывалась: шутила, что кино – это иллюзия, а ей дорог подлинный мир.
– И что же?
– Однажды я не дождался ее звонка и позвонил сам. Никто не отвечал. А утром пришла телеграмма… Ее сбила машина. Я не помню, как очутился в Москве, в больнице, но было уже поздно. Я с ней даже не простился. Не успел… Лет пять или шесть жизнь казалась мне бессмысленной, спасала, правда, работа – то самое кино, которое просто иллюзия. А потом я вдруг начал рисовать – начал только потому, что ни одна ее фотография не была похожа на нее подлинную. Мне хотелось нарисовать ее такой, какой она была тогда, в десятом… Может быть, только это меня и спасло.
– Прости, что я напомнила… – тихо сказала Ира.
– Ну что ты…
– Наверное она была удивительная девушка?
Он помолчал.
– Удивительная. Да. Ужасно серьезная, не по годам. И в то же время ужасно смешливая. Как это в ней уживалось? Она говорила мне – счастье не в том чтобы быть любимым, а в том чтобы любить… Честно? Долгие годы я думал, что уже никогда не встречу такую удивительную девушку. Такого человека. Но в последнее время мне кажется, что на жизнь надо перестать смотреть как на цепь разочарований. У тебя… У тебя ее улыбка, – вдруг добавил он.
Ира смутилась:
– Твой попугай у меня толстеет. Это не страшно? Все время просит его покормить.
– А ты его меньше слушай! И не переусердствуй, а то будет такой цветной говорящий шарик, – засмеялся Гена.
Ира тоже засмеялась, но вдруг ее смех оборвался.
– Жаль, что мы так поздно встретились. Теперь уже многого не поправишь. Понимаешь, шанс все начать с нуля дается не каждый раз. Мы уже не дети… Ты сказал, в тот первый вечер, что расположение Бога можно заслужить любовью. Но на это нужны огромные силы. И мужество. А я…
– Что ты?
– Мне кажется, что я слишком слабая. Я устала. Мне не хватит сил.
– Тебя отвезти домой? – тихо спросил он.
– Спасибо, что ты все понимаешь. Да! Завтра у меня очень тяжелый день. Может быть, самый тяжелый.
Гриша неподвижно лежал на кровати. Он словно не видел и не слышал никого и ничего. Кто теперь ему поможет? Кто? Он даже не заметил, как бесшумно вошла Нина, села рядом.
Она достала деньги и протянула их Грише:
– На!
Увидев деньги, он покачал головой:
– Нет, я не возьму.
– Возьмешь, – тихо сказала она.
Он снова покачал головой.
– Это твои, квартирные! Ты сама говорила – никогда и ни за что не одолжишь их никому.
Нина невесело засмеялась:
– Мало ли какую фигню я говорю! Нет у меня никаких квартирных денег. И еще долго-долго не будет. Да это и не важно.
– Не надо мне врать. Уходи! Сам влез во все это, сам выпутаюсь!
Нина склонилась в нему и прошептала:
– Нет, я никуда не уйду. Понимаешь? Никуда от тебя не уйду!
Она нежно провела рукой по его лицу. А потом поцеловала. Сама. Первая.
Про деньги он напрочь забыл. Он просто целовал Нину и думал – есть же на земле счастье! Вот такое – огромное, свалившееся внезапно, в тот самый момент, когда ты уже ничего-ничего не ждешь от жизни… Он забыл про Ахмеда, про Воронкова, про ларек, про бандитов, про вечные унижения. И даже про испанского переводчика, который отравлял ему жизнь незримым своим присутствием.
Нет никакого переводчика.
Никого на свете нет. Только он. И она.
Он целовал губы Нины, ее тело.
И она отвечала ему ласками.
И было все это так долго и прекрасно, что Грише ночь с Ниной показалась вечностью. Все, что было до этой вечности, было забыто.
Над их кроватью висела картина с маками. Грише казалось, что лежат они на земле, посреди прекрасного макового поля. И солнце ярко сияет над ними. И птицы поют. И этот мир – только для них двоих. Для него. И для нее… И весь он в этом дне растворен – в этом небе, в ослепительно зеленой траве, в алых маках, в бездонных глазах Нины.
Когда он проснулся утром, Нины рядом не было… Простыня пахла ее духами и только это говорило ему, что то был не сон. А правда.
Под подушкой он обнаружил деньги. Гриша вскочил с кровати, точно деньги обожгли ему руки…
ГОЛОС ГРИШИ:
– Я их взял, эти деньги. И меня не убили. Я взял их, но Нина исчезла, просто пропала… Она очень любила другого. А я ее. В ту ночь и она, и весь мир пахли духами «Турбуленс». Она сама была, как духи. Вот она есть. И вот ее нет. Испарилась.
Ира шла пешком по утренним улицам города. Она шла и знала, куда и для чего идет. И это было ужасно. Но она для себя уже все решила. Все обдумала. И этот поход был единственно возможным выходом из ситуации. Так ей казалось.
