Мари-Элен Лафон - Знакомство по объявлению
Получилось, что Поль, сам о том не подозревая, произвел небольшую революцию, нечто вроде государственного переворота местного значения; оказалось, что появившийся здесь по его милости мальчишка, нежеланный и чужой, явно имеет подход к скотине, да еще какой! Коровы сами посвятили его в рыцари своего королевства, и это было настолько очевидно, что никому и в голову не пришло оспаривать его права, отныне безоговорочно признаваемые всеми без исключения. И никто уже не удивился, когда во время очередного воскресного обеда, проходившего наверху, тот же самый мальчишка рассказал, что выбрал темой школьного доклада контроль над производством сельскохозяйственной продукции. Николь и дядьки были сражены наповал: если что и вызвало в них недовольство, так это формулировка темы, от которой за версту несло Брюсселем с его нормами, квотами, субсидиями и прочими общеевропейскими штучками. Потом разговор перекинулся на другое, но вся четверка коренных обитателей Фридьера пришла к единодушному мнению, что из Эрика, конечно, в другое время и при других обстоятельствах, получился бы неплохой крестьянин.
Другим воскресным вечером, когда они сидели за столом — дело было в конце июня, как раз поспела первая клубника, еще бледноватая, но сладкая и душистая, — Эрик вдруг заговорил о бабушке. Он произнес перед молча внимавшими ему Полем с Анеттой целую речь, состоявшую из бесконечно долгих фраз, которые он, едва успевая перевести дыхание, вываливал одну за другой на еще не убранный после ужина стол.
Бабушке, говорил он, надо переехать в Конда, где ей будет намного лучше, чем в Байоле; там есть все, что нужно пожилому человеку, — продовольственные магазины, почта, чтобы получать пенсию, поликлиника, аптека. Надо подыскать ей квартиру с центральным отоплением, и, может быть, она обойдется даже дешевле, чем в Байоле, потому что Канталь — это все-таки деревня, а в деревне цены на жилье ниже, чем в городе. На жизнь бабушке денег хватит, как всегда хватало до сих пор. На неделе, кроме среды, когда нет уроков, он будет на большой перемене[2] ходить к ней обедать, ему же в этой школе еще два года учиться, а бабушке это поможет быстрее освоиться на новом месте; это очень важно, что они будут часто видеться, пусть и совсем ненадолго.
Но главное, у нее будет семья, потому что в Байоле она вообще ни с кем не общается, в гости ни к кому не ходит и ее никто не навещает. Так что для нее ничего особенно не изменится, если не считать того, что они опять будут вместе. У нее же никого больше нет, чуть повысив голос, сказал он, только внук и дочь, так зачем им жить в разных концах Франции, встречаться два раза в год и скучать друг по другу все остальное время? Всего-то и делов, что организовать ей перевозку мебели и прочих вещей. Их у нее немного, он уже составил список. Даже если забрать с собой оба шкафа и старинную швейную машинку, все легко поместится в небольшом грузовике, который можно взять напрокат в Клермоне. Поведет его Поль. Бабушка заранее упакует вещи, так что они обернутся туда и обратно за два дня; лучше всего сделать это в августе, в крайнем случае до Дня Всех Святых, одним словом, до наступления зимних холодов. Потому что зимой, когда все кругом заметет снегом, он сможет оставаться у нее ночевать, а спать будет на диване. На слове «диван» он почему-то запнулся и стал ладонью сметать в кучку рассыпанные по клетчатой клеенке хлебные крошки.
Подошла Лола и села позади мальчика, насторожив уши, словно готовясь к атаке. Эрик ни на кого не смотрел. Снизу послышались звуки музыки — шла заставка передачи о погоде. Поль поднялся, взял со стола кувшин и пошел к раковине набрать воды. Не поворачиваясь от крана, он сказал, что бабушка должна сама решить, захочется ли ей в таком возрасте менять свою жизнь. Анетта не сводила глаз с Эрика, с его склоненного к столу светловолосого затылка. Ее вдруг поразила его сосредоточенность, а в следующий миг обожгла мысль, что ведь он, наверное, не один день собирался с духом, прежде чем поделиться с ними своими планами.
Надо было что-то сказать ему, выразить словами чувства, бушевавшие в груди и так и рвущиеся наружу. К глазам подступили слезы — пролейся они сейчас, как знать, может, вместе с ними вышла бы вся дрянь из лопнувшего гнойника прошлых обид. Но она не позволила себе заплакать. Она понимала, что Эрик не держит на нее зла — пока не держит — за то, что она их разлучила, их троих, хотя им так славно жилось в Байоле, в крохотном мирке, состоявшем из двух квартир, школы и пары-тройки всегда пустых улиц. Но Эрик вырос, и в нем появилось что-то такое, чего не было раньше. Ей даже подумалось, что он, возможно, не унаследует ее бессловесность, ее неспособность говорить нужные вещи в нужное время, ее неумение давать окружающим понять, чего именно она от них ждет. Может быть, он, наоборот, научится желать и стремиться к исполнению своих желаний, будет брать быка за рога, и добиваться своего, и получать от жизни немножко больше, чем ничего.
Она потрясла головой и встала, изгоняя вдруг всплывшее в памяти полузабытое воспоминание: Эрик, трех- или четырехлетний, сидит на ярко-желтом мотоцикле, испуганный, готовый разреветься, с глазами вполлица и трясущимися губами, а перед ним стоит помощница фотографа из цирка и машет каким-то плюшевым зверем, ничуть не удивленная, потому что из всей группы он был самый маленький, самый серьезный и самый послушный. Поль так и остался стоять, прислонившись спиной к шкафу, втиснутому в проем между двумя окнами.
Анетта видела, что оба они ждут от нее ответа. Медленно, как будто с нарочитой ленью, она наклонилась над столом и начала собирать в стопку тарелки. Когда она заговорила, Поль не сразу узнал ее голос — это был тот же голос, каким она произнесла первые слова на перроне в Невере, возле вагона, где он ее встречал, каким говорила потом, в привокзальном буфете. Этот голос доносился откуда-то издалека, словно с трудом прорывался сквозь плотный и необъятный, как степь, заслон тишины. Он смотрел на нее, замершую с тремя прижатыми к груди пустыми тарелками, и понимал, как ей трудно, ведь это ее сын, и она не может ему не ответить. Наконец, прервав затянувшееся молчание, она пообещала, что сама поговорит с матерью, так будет правильнее, если этот разговор заведет она, а не Эрик; только она не уверена, что мать согласится, ведь она уже привыкла к Байолю, к тому же отец — дед Эрика, которого тот не застал в живых, похоронен именно там, а для нее это может значить очень много. Эрик, по-прежнему не вставая из-за стола, положил правую руку на Лолину башку — псина успела перебраться к нему поближе и теперь сидела рядом как приклеенная. Снова стало тихо; потом он своим детским голоском пожелал всем спокойной ночи и еле слышно добавил, что вообще-то хорошо бы поторопиться, потому что в коллеже ему осталось учиться всего два года, а потом он поступит в лицей в Мориаке или в Орильяке, будет жить в интернате и приезжать домой только в пятницу вечером, и кто тогда поможет бабушке освоиться на новом месте.
