Даниэла Стил - Изгнанная из рая
Он, разумеется, лгал. Габриэла полагала, что Стив стыдится брать у нее деньги и поэтому часто обманывает ее, однако сейчас она была не расположена выслушивать его сказки. Ей нужны были деньги на такси – и точка.
– Стив, прошу тебя!.. – сделала она последнюю попытку. – Мне очень нужны деньги. У меня ни осталось ни цента даже на метро, а в магазине мне заплатят не раньше пятницы. Верни мне мои деньги, и я поеду в больницу… И вообще, – добавила она, подумав, – перестань таскать деньги из моего кошелька. Мне это надоело!
Только тревога за профессора могла подвигнуть ее на столь решительные заявления.
– Говорю тебе, не брал я твоих денег! – возразил Стив с видом оскорбленной добродетели. – Вечно ты лезешь ко мне с какими-то глупостями! Неужели ты не видишь, что мне и так тяжело?! Думаешь, мне самому нравится ходить без работы?
– Думаю, тебе нравится сидеть у меня на шее, – процедила Габриэла сквозь зубы. – Впрочем, сейчас я не хочу с тобой об этом разговаривать…
Действительно, единственным ее желанием было как можно скорее вернуться в больницу.
– Перестань попрекать меня каждым куском! – вскипел Стив. – Это, в конце концов, просто нечестно! Я…
– Извини, – перебила его Габриэла. Она всегда старалась быть справедливой к нему, однако частые недоразумения между ними сделали обоих крайне чувствительными и ранимыми. – Извини, я не хотела тебя обидеть. Я знаю только, что кто-то берет мои деньги, и знаю, что это – не миссис Розенштейн. Но я вовсе не имела в виду, что это ты. Быть может, я что-то напутала.
Стив все еще был дорог ей, и Габриэла часто шла на большие жертвы, чтобы лишний раз с ним не ссориться.
– Извиняю, – охотно ответил Стив и поднялся, чтобы поцеловать ее. – Хочешь, я поеду с тобой?
После того, как она извинилась, он сразу заговорил с ней мягче, хотя выражение обиды еще не исчезло с его лица. Габриэла опять почувствовала себя виноватой. Быть может, это и вправду не он. Габриэла редко запирала дверь своей комнаты, и любой мог зайти внутрь и украсть все, что угодно. Правда, она по-прежнему считала, что никто из постоянных обитателей пансиона на это не способен, но ведь могла же мадам Босличкова пригласить электрика, сантехника, плотника…
Глядя на честное лицо Стива, Габриэла уговорила себя поверить, что деньги взял кто-то другой.
– Нет, не надо, со мной все будет в порядке. Если что-то изменится, я позвоню. – И, чмокнув его в щеку, Габриэла сбежала вниз. Там, краснея и заикаясь от смущения, она попросила у мадам Босличковой несколько долларов, чтобы доехать до больницы на такси.
Хозяйка без колебаний достала из своего кошелька три двадцатки и вручила их Габриэле. Просьба девушки ее не удивила, хотя Габриэла в первый раз просила у нее в долг; всем обитателям пансиона было хорошо известно, что она снабжает деньгами – фактически содержит – Стива. Мадам Босличкова в глубине души давно считала этого жильца проходимцем и бездельником.
И дело было даже не в странном телефонном звонке из кентуккийского департамента исполнения наказаний, о котором она рассказала профессору. Просто за те несколько месяцев, что Стив прожил в пансионе, все жильцы мадам Босличковой успели изрядно подустать от его бесконечных рассказов о том, как он учился в Йеле и Стэнфорде. Но больше всего мадам Босличковой не нравились жалобы Стива на то, что в наши дни, дескать, все решает протекция и что образованному молодому человеку хорошее место найти гораздо труднее, чем какому-нибудь полуграмотному выскочке со связями. Насколько было известно хозяйке, кто хотел найти работу, тот ее находил. Значит, загвоздка была в самом Стиве, который либо просто отказывался от предлагаемых должностей, слишком много о себе понимая, либо вовсе и не искал никакой работы, а просто занимался какими-то темными делишками. Правда, он по-прежнему получал много писем, и звонили ему часто, но теперь мадам Босличкова вовсе не была уверена, что это связано с поисками работы. Она искренне сожалела о том, что прилагала такие усилия, чтобы поближе познакомить Стива и Габриэлу. На ее нынешний взгляд, девушка была достойна лучшей партии.
– Позвони, если будут какие-нибудь новости, – напутствовала Габриэлу мадам Босличкова, и та, кивнув, выбежала на улицу.
Она сразу нашла такси и домчалась до больницы за несколько минут. Но едва Габриэла вошла в палату, ей сразу стало ясно, что дела у профессора идут не блестяще. Наоборот, налицо было явное ухудшение. Профессор пребывал в явном беспокойстве, и каждый раз, когда его взгляд падал на Габриэлу, он, казалось, приходил в еще большее волнение. Он смотрел на нее так пристально и с такой мольбой, что Габриэла встревожилась. В конце концов сиделки снова попросили ее удалиться, но она решила остаться и переночевать на диванчике в коридоре.
На рассвете она снова вернулась в палату. Дежурная сиделка сказала, что ночь прошла нормально, профессор успокоился и даже немного поспал.
– Доброе утро, профессор, – негромко сказала Габриэла, садясь на стул и беря его за руку. – Все наши передают вам привет и желают скорейшего выздоровления. А миссис Розенштейн велела вам принимать все лекарства и не ссориться с сестрами из-за лишнего укола или таблетки. – Старая миссис действительно сказала ей это, вытирая глаза белоснежным носовым платком. – Мы все вас любим…
В эти слова она вложила все свое чувство, и профессор это понял – он на мгновение прикрыл глаза и чуть сильнее сжал пальцы Габриэлы.
По пути в больницу она раздумывала о том, чтобы взять в магазине отпуск и ухаживать за профессором, когда его выпишут. Габриэла не сомневалась, что Иан пойдет ей навстречу и даст, по крайней мере, неделю с сохранением места. Габриэла чувствовала себя виноватой за то, что в последние месяцы нередко была к нему невнимательна, мало разговаривала и совершенно забросила свою писательскую работу. Теперь она заговорила с профессором о своем новом рассказе, который начала совсем недавно. Она упомянула о том, что рассказ очень понравился Стиву. Профессор снова нахмурился и вдруг, с трудом подняв левую руку, погрозил ей своим «знаменитым» пальцем. Он был так слаб, что почти сразу же уронил руку обратно на одеяло. Габриэла едва не разрыдалась, почувствовав, как жалость стиснула ее сердце. «Должно быть, – подумала она, – он бранит меня за то, что я так долго не работала».
– Я буду, буду писать! – пообещала она, искренне радуясь тому, что – как ей казалось – сумела правильно разгадать его мысль. – В последнее время я была очень занята на работе – мне надо помогать Стиву, ведь ему так тяжело приходится без работы…
И снова левая рука со «знаменитым» пальцем дрогнула и стала подниматься, но тут же упала. В глазах профессора показались слезы.
– Не шевелитесь, прошу вас! – воскликнула Габриэла. – И не разговаривайте, а то сиделки опять меня выгонят. Вот выздоровеете, вернетесь домой, тогда и побеседуем всласть обо всем.
За исключением того первого рассказа, который профессор без ее ведома отослал в «Нью-йоркер», ей так и не удалось ничего опубликовать. Габриэла знала, что сама в этом виновата. Она не работала над текстами, как дулжно, и рассказы получились сыроватыми. Частые ссоры со Стивом из-за денег сильно отвлекали ее, а теперь еще это несчастье с профессором!.. Габриэла чувствовала, что, пока он не поправится, она вряд ли сумеет написать хоть строчку. Болезнь профессора полностью занимала ее мысли, и Габриэла мечтала только об одном – чтобы он скорее выздоровел. Если бы существовал какой-нибудь волшебный способ поделиться с ним своими силами и своим здоровьем, она бы с радостью сделала это, пусть даже ей пришлось бы поменяться с профессором местами.
Примерно через час профессор снова закрыл глаза и заснул, но часто просыпался, в тревоге ища глазами Габриэлу. Тогда она брала его за руку и утешала. Взгляд профессора Томаса был очень пристальным; он как будто старался внушить Габриэле какую-то мысль, однако это усилие быстро утомляло его, и профессор снова ненадолго засыпал. В эти минуты Габриэла принималась молиться так горячо, как она не молилась, даже когда была в монастыре. Ей никто не мешал – сестра, заступившая на дежурство нынешним утром, была не таких строгих правил, как предыдущая, и просила Габриэлу выйти из палаты только тогда, когда профессору надо было делать укол. Все остальное время Габриэла сидела рядом с ним и, шепча молитвы, вспоминала монастырь, сестер, матушку Григорию и раздумывала об их тихой силе, которая питалась неколебимой уверенностью в том, что Бог будет всегда любить и защищать их, что бы ни случилось. Сейчас Габриэле не хватало именно веры, которая могла бы провести через все испытания – и ее, и профессора Томаса.
Профессор все еще дремал, когда, ближе к вечеру, Габриэла наконец уехала домой, чтобы принять душ, переодеться и рассказать остальным, что происходит. Собственно говоря, никаких особых новостей не было: врач, совершавший обход, сказал ей, что состояние больного вроде бы стабилизировалось и что в ближайшее время ухудшение вряд ли возможно.
