Салли Лэннинг - Солнце для двоих
Рей и Ламберт стояли друг против друга как два воина перед сражением. Дебора смотрела на них широко раскрытыми от изумления глазами. Впервые она видела на лице Ламберта проявление подлинно человеческих чувств. Боли, отчаяния и страха.
— Как же я мог сказать тебе об этом? — воскликнул он. — Ведь это означало бы признание в неверности.
— Когда ты вернулся с войны, Ламберт, я сразу поняла, что у тебя кто-то был. Это невозможно объяснить. Чисто женское чутье.
— Но ты никогда не говорила мне об этом?
— Я считала, что ты сам скажешь, когда будешь готов. Я любила тебя, Ламберт, и продолжаю любить.
— Все эти годы я жил с чувством вины перед тобой, Рей, — дрогнувшим голосом признался Ламберт. — Я изменил тебе лишь раз. Клянусь.
— Я верю, — спокойно сказала Рей.
— Это случилось в самом конце войны, — взволнованно продолжал Ламберт. — Четыре года, что я находился на фронте, прошли как в кромешном аду. Один за другим гибли мои товарищи. Мы не видели вокруг себя ничего кроме смерти, грязи и оружия. А потом наша рота оказался в Бельгии, где нас ждала совсем другая жизнь. Я встретился с Мэри на танцах. Видит Бог, Рей, она напомнила мне о тебе. Между вами было какое-то неуловимое сходство. Мы занимались любовью на сеновале, а через два дня рота получила приказ перебазироваться. Я не любил Мэри, всю жизнь жалел о случившемся и сделал все, чтобы забыть об этом.
— Но появилась Дебора и напомнила тебе о тех годах, — сочувственно произнесла Рей.
— Я догадался, кто она, в тот самый момент, когда впервые ее увидел. Вот почему я так хотел ее отъезда. Я был твоим мужем пятьдесят семь лет и только однажды изменил тебе. Не могу выразить словами, как я жалею о случившемся.
— Я верю тебе, Ламберт, и прощаю тебя, дорогой, — с доброй улыбкой сказала Рей.
Со слезами на глазах Ламберт, как молодой олень, в два прыжка преодолел разделявшее их с Рей расстояние и, обняв жену, прижался щекой к ее белым волосам.
— Я не заслуживаю твоей доброты, — срывающимся голосом произнес он. — И, клянусь, я люблю тебя.
Дебора чувствовала себя ужасно неловко. Так чувствует себя посторонний человек, случайно оказавшийся свидетелем проявления интимных чувств. Больше всего ей хотелось сейчас закрыться где-нибудь и вдоволь выплакаться.
— Мне было бы гораздо труднее простить тебя, Ламберт, если бы Дебора уехала, — услышала она голос Рей. — Как это замечательно, что у нас, оказывается, есть внучка!
— Ты сказала — у нас? — повторил Ламберт. — Значит, ты не возражаешь?
— Я чувствую себя такой счастливой, что мне хочется разрыдаться, — призналась Рей. Она освободилась из объятий Ламберта и подошла к застывшей от волнения Деборе. — Но хочешь ли ты быть нашей внучкой, моя девочка?
— Очень, — прошептала Дебора. — Если, конечно, Ламберт не против.
— Признаюсь, ты, дочка, мне сразу понравилась, — с трудом подбирая слова, произнес Ламберт. — Не давала мне спуска, не тушевалась перед моей грубостью. Мне нравятся люди с характером, так что ты уж извини за все, в том числе и за этот дурацкий маскарад. Я страшно боялся, что Рей все узнает, и потому совсем с ума спятил.
Чтобы Ламберт сказал такое! Было от чего заплакать, и Дебора, уже ничего не стесняясь, громко зарыдала. Тронутая ее слезами, Рей обняла Дебору. Открыл свои объятия и Ламберт. Каким-то непостижимым образом умудрился найти в этих объятиях место для себя и Мартин.
— По-моему, это великое событие в жизни всех нас и его необходимо должным образом отметить, — торжествующе воскликнул Ламберт. — Пройдемте в дом, выпьем за это.
Они пили за новую семью, за Дебору, за бабушку и дедушку. Вспомнили, что теперь у Деборы есть еще и сводный дядя.
Воспользовавшись наступившей паузой в шумном излиянии чувств, Мартин заметил:
— Так вот почему тебе так понравилась Исландия, Деб?
— Я полюбила ее с той минуты, как ступила на эту землю. У меня было такое ощущение, что я вернулась домой.
— И все же тебе, дорогая, наверное, придется возвращаться в Бельгию, — грустно заметила Рей. — Там твой дом, твоя семья, друзья, работа… Я буду очень скучать по тебе.
— У меня нет семьи, — призналась Дебора. — Моя бабушка так и не вышла замуж. Я была единственным ребенком у своих родителей, а они умерли. Вот с работой действительно будет проблема.
— Ты хочешь сказать, что собираешься остаться здесь, — удивилась Рей.
— Конечно, — в свою очередь удивилась Дебора. — А разве может быть иначе?
— Ты знаешь иностранные языки и могла бы работать преподавателем, — заметил Ламберт.
— Честно говоря, я никогда не преподавала, — с сомнением сказала Дебора.
— Ерунда! — отвергла ее сомнения Рей. — Ты молодая, умница и быстро все освоишь.
— В понедельник я звоню в иммиграционную службу. Я — твой дед, и этого должно быть достаточно, чтобы получить для начала вид на жительство.
— Как замечательно, — в восторге воскликнула Дебора, поднимая бокал. — За Ламберта и иммиграционную службу!
Ламберт опрокинул бутылку, чтобы отжать из нее последние капли, после чего Рей, щеки которой горели как герани в саду, объявила, что они с Ламбертом отправляются наверх вздремнуть.
— Сегодня будем ужинать позже обычного, а потом, может быть, займемся пирогом, — улыбнулась она Деборе.
— С удовольствием, — отозвалась та. — Я сегодня такая счастливая. Спасибо вам за все.
Проводив взглядом уходящих стариков, Дебора предложила Мартину выйти подышать свежим воздухом.
Они долго сидели на ступеньках террасы. Ветер играл ее волосами. Мартин не отрываясь смотрел на Дебору.
— Ты не представляешь, какая ты красивая, — нежно сказал он. — И ты заслужила счастье. Какой ты молодец, что думала прежде всего об интересах Рей и только потом о себе.
— У меня просто не было выбора.
— Выбор был, и ты правильно его сделала.
— Мартин! Я должна признаться, что не всегда вела себя достойно.
— Да, я заметил, как ты потихоньку выливала из бокала самогон Ламберта.
— Не смейся, я серьезно. Помнишь, как ты спасал меня на озере? Так вот все это я подстроила, чтобы с твоей помощью оказаться в доме Норманов. Извини меня, если можешь.
— А царапины на ноге, ты их тоже нанесла себе умышленно?
— Нет, конечно. Царапины подлинные. Это только вначале я притворялась, а потом начала тонуть по-настоящему, и если бы не ты, то не знаю, чем бы все это кончилось.
Потом Дебора рассказала Мартину о своем детстве, о Хильде, своей матери, родившейся незаконнорожденной и всю жизнь вынужденной расплачиваться за чужие грехи.
— Хильда всегда боялась любых проявлений чувств. В нашем саду никогда не цвели красные тюльпаны или голубые гиацинты.
