Меган Пол - Возлюбленная Немезида
— Я и сама немного занимаюсь йогой, когда есть время, — примирительно сказала она. — Полагаю, в основе этой философии лежат аналогичные принципы. Организация психики и прочее.
Джекоб кивнул.
— Представляю, какое эффектное зрелище ты являешь собой в леотарде[1].
— Я обычно надеваю свободные шорты и футболку. — Она постаралась придать своему тону мягкость, чтобы не разрушить едва установившийся между ними хрупкий мир.
Джекоб вновь улыбнулся и подмигнул.
— А жаль. Я, между прочим, занимаюсь совершенно голым.
— Опять сцены с обнажением! — упрекнула его Флоренс со смехом. — Боже, и как к этому относится народ в спортзале?
— У тебя испорченный ум, Флоренс. — В глазах Джекоба, сиявших аквамариновым блеском, заплясали дьявольские огоньки. — Я занимаюсь дома.
— Рада это слышать, — сказала она, в то время как воображение рисовало ей образ обнаженного Джекоба, с грациозной медлительностью выполнявшего упражнения тай-чи-чуань.
Теперь, когда взаимопонимание было восстановлено, беседа потекла сама собой, и Флоренс вскоре составила довольно полную картину личной жизни Джекоба.
Он был по натуре индивидуалистом, очень любил свою работу, но, как выяснилось, настоящих друзей среди актеров имел мало. Вопреки той информации, которую Флоренс получила от Энни, Джекоб вел спокойный и даже уединенный образ жизни, изредка, по необходимости, посещая светские мероприятия. Он любил книги, классическую музыку, хорошие фильмы, нетрадиционный юмор — в общем, все то, что доставляло удовольствие ей самой. Просто невероятно, что у них такие схожие вкусы, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства и отсутствие всякого общения между ними на протяжении долгих десяти лет. Грустно все это. Они могли бы быть отличными друзьями.
— Вот вроде бы и все, — сказала наконец Флоренс, убирая в сумку блокнот с диктофоном. — Необходимый материал я собрала. И ужин тоже был замечательный. — Она глянула на пустые коробочки и улыбнулась. — Пожалуй, не буду тебе больше докучать. Ну что, берем такси — вернее, два — и разъезжаемся каждый в свою сторону?
На красивом лице Джекоба на мгновение отразилось искреннее разочарование, и Флоренс возликовала. Чему она радуется? Торжествует победу? Или причина в другом? Чем бы ни была вызвана ее радость, чувствовала она себя превосходно. Настроение поднялось. Ей удалось задеть его за живое. В кои-то веки!
Но Джекоб огорчался недолго. Через секунду лицо его разгладилось, он встал и вежливо подал ей руку, помогая подняться со стула.
Тут Джекоб удивил ее еще раз.
— Почему бы нам не пройтись немного, Флоренс? — предложил он. — А то может случиться так, что минует еще десять лет, прежде чем нам представится новая возможность поговорить.
Флоренс внутренне поежилась. Десять лет? Как она это переживет?
— Почему бы и нет? — согласилась она. — После рыбы с чипсами прогулка мне пойдет только на пользу.
— У тебя потрясающая фигура, Фло. Твое беспокойство мне совершенно не понятно.
— Спасибо. — Флоренс, смущенная его похвалой, в замешательстве решала, взять ей Джекоба под руку или нет. Несмотря на восстановленный мир, она по-прежнему боялась дотрагиваться до него. В конце концов она чисто символически сунула ладонь ему под изгиб локтя, почти не касаясь его руки. Если Джекоб и обратил внимание на ее сдержанный жест, то никак этого не выдал.
— Ну что, Флоренс, теперь давай поговорим о тебе? — поддразнивающим тоном сказал он, когда они покинули сквер, двигаясь в западном направлении. До ее дома путь не близкий, уныло думала Флоренс, больше опасаясь не за ноги, а за свои ответы.
— Зачем? Живу я тихо, как самый простой обыватель. Боюсь, ничем интересным порадовать тебя не смогу, Джекоб.
Он потрепал ее по ладони, лежавшей на его руке. Как бы невзначай, мимолетно, но Флоренс его жест взволновал.
— Скромничаешь, — заметил Джекоб. — Ты ведь работаешь в большом журнале. Пишешь интересные статьи, берешь интервью. Я склонен думать, что твоя жизнь насыщена событиями. И это только внешняя сторона. — Он искоса посмотрел на нее. — Наверняка у тебя тоже много приятелей и знакомых?
Флоренс медлила с ответом. Признаться Джекобу в том, сколь скудна ее жизнь по части кавалеров и любовников, было по меньшей мере унизительно. Тем более что виновником ее затворничества был именно он. Разве может она объяснить, что все эти годы тосковала по нему так же сильно, как и ненавидела его?
— Есть немного, — неохотно созналась она. — Но это не известные общественные деятели. Ты их не знаешь.
— Возможно, — согласился Джекоб. Неужто ревнует или у нее просто разыгралось воображение? — Но мне все же интересно, что это за люди.
— С чего это вдруг?
— Ты носишь фамилию Тревельян, Флоренс, — отвечал он; теперь в его тоне явственно слышалось раздражение. — И я хочу знать, достойны они тебя или нет.
Флоренс убрала ладонь с его руки.
— Достойны? Кого, черт побери, ты из себя строишь? Надо же, не спросила твоего позволения! — Отстранившись от Джекоба, она пошла рядом, бросая в его сторону гневные взгляды, одновременно стараясь следить, куда ступает. — За десять лет ты ни разу не вспомнил обо мне. С какой стати теперь вдруг такая забота? Тем более что тогда, если не ошибаюсь, ты был невысокого мнения о моих достоинствах! Во всяком случае, считал, что Дэвида я не достойна. Твой лучший друг, разумеется, заслуживал лучшего. — Она чувствовала, что краснеет, но была слишком возбуждена и разгневана, чтобы применить методику самоконтроля. — Что касается тебя самого, то тут я годилась только на то, чтобы убить со мной скучный вечер; просто ничего более стоящего не подвернулось! — Она сознавала, что кричит, но остановиться уже не могла. — Тебя я тоже была не достойна — ни тогда и уж конечно же ни теперь! Высокомерная свинья!
Флоренс, не оглядываясь, решительно зашагала вперед, намереваясь уйти от Джекоба как можно дальше, и вдруг увидела, что путь ей преградил дюжий молодой парень с нездоровым цветом лица и поросячьими бегающими глазами. Откуда он выпрыгнул, она не заметила. Парень, не давая ей опомниться, сдернул сумку с ее плеча и оттолкнул в сторону, когда она попыталась ухватиться за нее.
Время словно остановилось, закружилось на месте. Она споткнулась, заваливаясь назад, и тут же ощутила на талии сильные ладони, предохраняющие ее от падения, услышала голос, пронизанный лаской и тревогой, голос, который не слышала десять долгих лет:
— Фло! Родная! Тебе плохо?
Родная?
Этот голос поверг ее в еще больший шок, чем утрата сумки, и одновременно привел в чувство, наполняя радостью и яростью.
