Анна Дэвис - Королева туфель
«Мне нечего стыдиться». Она расстегнула застежки на корсете.
Раздался скребущий звук, в другом конце комнаты вспыхнуло пламя спички. В свете огонька она разглядела его лицо, тонкие губы, на которых играла полуулыбка. Ласковые глаза не смотрели на нее. Закари зажег свечу и задул спичку. Затем зажег одну за другой все шесть свечей, переплетенных в серебряной клетке, свисающей на цепи с потолка. Он осторожно раскрутил клетку левой рукой, и по стенам затанцевали причудливые тени и блики света. Затем он встал и немного отошел влево, ее взору предстало длинное серебряное зеркало в другом конце комнаты.
Она сделала шаг вперед, затем еще, с интересом разглядывая себя. Ее кожа золотилась в мерцании свечей, ее глаза казались черными и странно расплывчатыми, изгибы тела, грудь, бедра выглядели мягкими, неясными, ускользающими.
Женевьева бросила взгляд на свои ноги. Глубокие красные туфли, словно языки, словно кровь, озаренные яростным сиянием больших, украшенных драгоценностями пряжек. Каблучки-шпильки.
— Туфли сделаны из генуэзского бархата. — Закари стоял у нее за спиной, положив руки на ее обнаженные плечи. — Каблуки из стекла. — Он прижался губами к ее шее. — А пряжки украшены бриллиантами.
Он нежно обнял ее за талию и увлек к пурпурной кушетке. Откинувшись на спинку дивана, Женевьева закинула руки за голову и свободно вытянула вперед ноги. Она попыталась заглянуть в его глаза, но так и не смогла разгадать его странный взгляд. Он осторожно коснулся ее левой ступни, слегка приподняв ее, чтобы они оба могли полюбоваться туфелькой, а затем наклонился и поцеловал носок, пряжку, каблучок, лодыжку и нежную ямочку под коленкой… Она была абсолютно обнажена, потому что надела эти туфли. Их живой и яркий красный цвет на фоне ее белой кожи заставлял чувствовать себя более чем обнаженной.
Женевьева взглянула на руку, ласкающую ее ступню. Праздник перестал занимать ее мысли, он больше не существовал для нее. Ничто больше не имело значения. Ни Роберт, ни Гай Монтерей. Только рука Закари, касающаяся ее ноги. Только его прикосновения, его губы. Она была рождена для этого момента. Для него.
15
Около одиннадцати часов вечера такси Женевьевы подъехало к дому графа Дюваля на рю Камбон. Все вокруг застилала плотная пелена дождя.
Она поспешно вытащила зеркальце из украшенной кисточками сумочки и оглядела свое лицо. Свежий макияж выглядел безупречно, так же как и поспешно приведенная в порядок прическа. Но все-таки в ее внешности появился какой-то беспорядок.
«Я скажу Роберту, что меня ограбили… Я выходила из магазина Закари со своими новыми туфлями, в темном переулке ко мне подошел человек и приказал отдать ему кошелек. Да, именно так. Нет, не то, он обязательно обратится в полицию. Это не подходит…»
Двое привратников спустились по ступенькам, их ноги хлюпали по промокшему насквозь голубому ковру. Один из них нес стул с мягким сиденьем.
Водитель распахнул дверцу, раскрыл над ней зонт, стал ждать, пока привратники устанавливали стул.
— Если мадам пожелает присесть, мы могли бы внести ее в дом, не причинив вреда этим прелестным красным туфелькам.
— Спасибо. Я не стану возражать.
Приподнимая подол ярко-красного шелкового платья от Натальи Гончаровой, с дерзким низким вырезом и слегка присборенного на левом бедре под жемчужным украшением (она приготовила его для открытия выставки, но потом решила надеть платье от Шанель), стараясь не намочить туфли от Закари, Женевьева уселась на стул, мужчины подняли ее и понесли в дом.
«Я скажу, что упала в обморок в магазине Закари и должна была поехать домой и прилечь. Меня рвало. Я была абсолютно разбита, мне пришлось собрать в кулак всю свою волю и решимость, чтобы добраться сюда, я все еще очень слаба…»
Привратники опустили стул на пол в холле, и Женевьева протянула свой плащ служителю. До нее донеслись музыка и громкие голоса.
Двери в танцевальный зал были распахнуты.
Оркестр исполнял шумную и веселую импровизацию, по залу скакали танцоры в костюмах, пестреющих фантастическими полосами и безумными зигзагами. На их головах красовались невообразимые бесформенные шляпы или конические колпаки. Нувориши флиртовали с потомственной богатой аристократией под возвышающимися в зале металлическими скульптурами Леже. Красота мило болтала с богемой на фоне тканевых коллажей Делоне, выполненных в зеленых, красных, голубых и сверкающих желтых тонах. Обслуживающий персонал метался по залу, проносил в воздухе подносы. Норман Беттерсон потирал подбородок. Вайолет де Фремон в безупречных ярко-розовых туфлях, которые могли быть созданы только Паоло Закари, вцепилась в руку графа Этьена, ее величественного супруга. В дальнем углу зала Гай Монтерей приложил ладонь ко лбу в странном приветствии. По ледяному фаллосу стекали прозрачные капельки.
Роберт оставил графа Дюваля и широкими шагами поспешил к ней навстречу.
Женевьева запаниковала.
— Я… меня стошнило на человека в темном переулке.
Лулу кинулась вперед.
— Виви…
— Я должна была поехать домой и переодеться. Я…
— Дорогая. — Роберт взял ее за руку. — Думаю, тебе лучше пойти со мной.
— Что…
— Делай так, как он говорит, шери. — Лулу взяла ее за другую руку.
Оркестр грянул джаз, под ритм которого невозможно было усидеть на месте, и танцпол тут же наполнился людьми. А Женевьева, которую уводили из зала, едва успела разглядеть развевающиеся платья и смеющиеся лица.
Глава 3 ПОДМЕТКА
16
На обратном пути Роберт крепко держал Женевьеву за руку. Они последними покинули семейный склеп, остальные уже уехали на машинах или брели пешком по направлению к дому. Она не пожелала ехать в «даймлере» с родственниками, он мог понять ее. Роберта до глубины души тронуло то, что сейчас она хотела побыть с ним наедине.
Ее рука казалась крошечной и ледяной, в глазах застыла пустота. Ему хотелось прижать ее к груди, сжать ладонь, согреть своим теплом. Он чувствовал, что она не хочет этого, и уважал ее желание. Бывают моменты, когда человеку необходимо свободное пространство, чтобы жить, вспоминать, скорбеть. Если бы он только сумел подобрать правильные слова утешения!..
— Моя дорогая, — попытался начать Роберт, когда они проходили по усыпанной гравием дорожке между небольшими могильными плитами, витиеватыми мраморными распятиями, статуями ангелов, медленно двигались в тени серебристых берез и каштанов по направлению к огромному дубу. — Я помню, когда умер папа, у меня было чувство, словно кто-то выбил почву у меня из-под ног. Я не представлял, как мы сможем дальше жить без него. Он был таким значительным человеком. Его ум, его характер… Он обладал особенной статью. Но мы продолжали жить дальше, Женевьева. Я не думаю, что смогу когда-нибудь стать достойным отца, но я старался изо всех сил. Мы все старались, мама и моя сестра и…
