Кэтрин Лэниган - Волшебное очарование Монтаны
— Я говорил тебе до пожара, что надо предпринять кое-какие меры.
— Например?
— Страхование. Нужна страховка на пару миллионов. У меня есть друг в Чикаго…
— Остин, мне это не по средствам.
— Это не так уж и накладно. За эти дни ты убедилась, что застраховать имущество необходимо.
Она покачала головой и перестала прислушиваться к его словам, улавливая только заботливую интонацию его голоса. Как просто было любить этого человека и как трудно было отбросить в одночасье правила, подходить с которыми к мужчинам ее научили Аделаида и Роза. Она боролась с собственными страхами яростно и с опорой на твердую веру в то, что правду нужно угадывать сердцем, но это было непросто. «А что, если он бросит меня? терзалась она. — Что, если я доверюсь ему и все потеряю? Он вырос в большом городе и твердо стоит на ногах, а я не знаю ничего, кроме фермы. Мы слишком разные. Я привязана к прошлому, а он устремлен в будущее».
— Знаешь, — все еще продолжал говорить Остин, когда она очнулась наконец от грустных мыслей, ты сидишь на золотой жиле.
— На золотой жиле?
Он выпрямился, смахнул тыльной стороной ладони пот со лба, перепачкав при этом его сажей, и прищурился, защищаясь от полуденного солнца.
— По моим расчетам, — сказал он, указывая на хижину, — твой дом тянет на полмиллиона баксов. На Монику накатил смех.
— Не слышала ничего нелепее. Реальная стоимость имения…
— Подожди, — перебил ее он. — Я говорю даже не о доме, хотя его цена гораздо больше, чем ты можешь вообразить, а о том, что внутри. Об антиквариате. Поправь меня, если я ошибусь. Эти лампы с шелковым абажуром времен Тиффани? Подлинники, да?
— Угу.
— Кухонные стулья работы Фрэнка Ллойда Райта. Чайные столики в стиле ранних переселенцев. Из клена.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я из Чикаго, — ответил он, как будто это все объясняло. — Фрэнк Ллойд Райт был протеже Луиса Салливана, архитектора, который понастроил в Чикаго множество зданий. Из них была снесена чуть ли не половина городской застройки. Фрэнк Ллойд Райт начинал в Чикаго. Создал стиль переселенцев. Чистота линий, ясность, функциональность. В этом стиле выдержана твоя хижина. Твой дедушка знал в этом толк. Настоящий эстет. По-моему, мы бы сошлись с Фостером Скаем. У нас много общего во вкусах.
— Наверняка, — подтвердила Моника. Он не сразу сообразил, что ляпнул двусмысленность.
— Я не имел в виду ничего такого. — (Моника промолчала в ответ.) — Я не собираюсь бросать тебя, Моника.
— Кто знает? Ты можешь передумать, как в свое время он.
— Я знаю себя лучше. Как убедить в этом тебя? — (Она пожала плечами.) Есть лишь один способ узнать это наверняка.
— Какой?
— Довериться мне. Поживем — увидим. Живи со мной. Рискни, и я тоже рискну.
— Я не люблю рисковать.
— Извини, но это получится само собой, ведь мы соседи, — заметил он и привлек ее к себе. — А кроме того, я устроил так, что ты доверишься мне поневоле.
— Как это?
— Прошлой ночью я не пользовался презервативом, — шепнул он ей на ухо. — А вдруг ты забеременела?
— Что? — Как он мог об этом забыть? Неужели именно это привнесло в их занятие любовью неведомую доселе остроту? Моника не была искушена в вопросах контрацепции, хотя в школе кое-что усвоила на уроках полового воспитания. — Ты сделал это намеренно?
— Разумеется, нет. Но ведь в этом нет ничего страшного, верно?
— Ха! Для тебя, возможно, и нет, а для меня? Опять по городу поползут сплетни. Не хочу, чтобы история мамы повторилась, — сказала она, а мысленно добавила: «Не хочу, чтобы мой ребенок стал ублюдком».
Он нежно поцеловал ее в губы.
— Нет, история твоей мамы не повторится. Я не поступлю, как твой отец, и не уеду. Я все поставил на карту, когда покупал у Харрисонов дом, приехав сюда, однако не знал в точности, что именно искал. До тех пор, пока не встретил тебя.
— Ты имеешь в виду ту ночь, когда подсматривал за мной?
Он покачал укоризненно головой.
— У меня не было на уме ничего дурного, даже в ту ночь. Тогда я думал, что узрел ангела. Знаю, что это звучит высокопарно, но я был буквально зачарован тобой. Хотя и отказывался признаться в этом самому себе.
— Почему?
— Из страха. Я был напуган, как напугана теперь ты. Я боялся, что ты меня бросишь, потому что был одинок… очень долгое время. — Как и я. Но я не хочу, чтобы ты желал меня ради избавления от чувства одиночества.
— Совсем не так. — Он стал гладить ей лицо. — В действительности это совсем другой случай. В тебе было нечто совершенно особенное, что покорило меня сразу. Вот почему я возжелал тебя.
Он поцеловал ее долгим поцелуем.
— Остин. — Она прижалась лицом к его шее, а он поцеловал ее в макушку. — Я хочу испытывать такую же уверенность, как ты.
— Я позабочусь об этом.
— Не понимаю как.
— Увидишь, — произнес он уверенно. — Увидишь… Два дня Остин по телефону уговаривал Монику пойти в субботу вечером на Праздник танца.
— Я не умею танцевать, — отговаривалась она.
— Я научу. Будет весело.
Весело? Жизнь всегда казалась ей серьезной. Остин показал, что она подобна алмазу со множеством граней. Моника начала доверять ему.
— Тогда… Я бы хотела научиться прежде, чем идти на праздник… если ты не против.
— В чем дело, Моника? Скажи мне.
— Я просто не хочу никому давать повода…
— Можешь не продолжать, любимая. Я понимаю. Приходи вечером, как только рабочие уйдут. Я достану свою магнитолу…
— Мне было бы уютнее у себя. Если ты не возражаешь. Потом мы могли бы поужинать и потанцевать, если я на что-то гожусь.
— У тебя все получится, — заверил ее он.
Остин приехал поздно из-за того, что рабочие долго провозились с укладкой деревянного пола в спальне и покраской стен. Припарковал грузовик у хижины Моники, где во всех комнатах горел свет. Дом выглядел празднично и словно приглашал в гости. Остин постучал в решетчатую дверь, всматриваясь внутрь прихожей.
— Моника?
— Сейчас, — откликнулась хозяйка и погасила в гостиной свет. — Я приготовила сюрприз для тебя. — Из старинного проигрывателя полилась музыка Коула Портера, ей вторила дивная игра разноцветных огней.
— Чудеса… — изумленно пробормотал Остин.
— Это бабушкин. Она включала его только в новогоднюю ночь, когда дедушка еще был с ней. По ее словам, они танцевали под него, — сказала Моника и объяснила, что к потолку подвешен вращающийся зеркальный шар, сделанный еще в 20-е годы, и его освещает лампа, укрепленная на верхней книжной полке.
Моника появилась из тени в старинном тонком белом платье до лодыжек. Ткань колыхалась вокруг ее ног, словно молочная дымка. На ее волосах и в глазах играли блики света, и от такого зрелища у Остина перехватило дыхание. Казалось, она выплыла из грез. Впрочем, так оно и было. Она его греза. Остин протянул ей руку.
