Элин Хильдербранд - Босиком
— У меня до двух нет занятий, — сказал Уолш. — И я здесь никого не знаю. Это мой первый семестр. В глубине души я надеялся, что найду здесь кого-нибудь своего возраста. Я направился в центр координирования «нестандартных» студентов, но… знаете, там было двое четырнадцатилетних вундеркиндов, сорокалетняя домохозяйка и еще парень, который старше даже предводителя заирского племени. Я пытаюсь найти друзей.
— Но я ваш профессор, — напомнила Бренда.
— И поэтому не можете съесть со мной кусочек пиццы?
— Простите, — ответила Бренда.
Джон Уолш вздохнул преувеличенно тяжело, затем улыбнулся. Он был столь привлекателен, что Бренда чувствовала себя неловко, находясь с ним наедине в одной комнате. Ей нужно было бежать!
— Существуют определенные правила, — сказала она и вспомнила строки из «Справочника правил и инструкций для сотрудников»: «Романтические или сексуальные отношения между преподавателем и студентом запрещены. Романтические или сексуальные комментарии, жесты или намеки между преподавателем и студентом запрещены и ведут к дисциплинарному взысканию. Для штатных сотрудников никаких исключений не существует».
— Я уже совершеннолетний, — сказал Уолш. — И это просто пицца.
— Это не имеет значения, — ответила Бренда. — Простите.
Он взял со стола свой спиральный блокнот и засунул его в задний карман.
— Я так понимаю, что сегодня снова буду есть один. А, не страшно. До четверга?
— Да.
Бренда посторонилась, выпуская его из аудитории, потому что она должна была закрыть дверь и поставить комнату на сигнализацию, чтобы гарантировать безопасность картины. Но Уолш остановился на полпути, и они вместе приблизились к столу миссис Пенкалдрон, которая не сводила с них глаз, пока они шли по коридору; Бренде казалось, что весь ее вид говорил: «Виновата». Но в чем? Студент пригласил ее на ленч, она отказалась.
Джон Уолш подошел к двери, которая отделяла кафедру английского языка от всего остального тусклого университета.
— Та! — сказал Уолш. Бренда точно не знала, сказал он это ей или миссис Пенкалдрон, как не знала, что означало это «та». Она инстинктивно махнула рукой, успокоенная тем, что он ушел.
Бренда отдала ключ миссис Пенкалдрон и сказала:
— Он из Австралии.
— Я так и поняла.
— Занятие прошло хорошо, — продолжала Бренда. — Правда, сегодня оно короткое. Первый день, сами понимаете. Они еще ничего не прочитали. Я сообщила им о своих планах по поводу наших занятий, и они рассказали немного о себе. Вот откуда я узнала, что он из Австралии.
«Замолчи!» — приказала себе Бренда.
Миссис Пенкалдрон наклонила голову.
— Вы поставили аудиторию на код?
— М-м… да.
— Он ведь не видел, как вы это делали, правда?
— Кто «он»?
Миссис Пенкалдрон раздраженно улыбнулась.
— Австралиец.
— А… нет, — сказала Бренда.
— Вы уверены?
— Уверена. Он ждал немного в стороне. Я закрывала панель с кнопками своим телом.
— Хорошо, — кивнула миссис Пенкалдрон, хотя по ее тону было понятно, что она совсем так не считает. Ее голос звучал так, словно она отвечала на звонок всемирно известного похитителя произведений искусства. — Давать студентам код — против правил. Вы это понимаете?
— Понимаю, — сказала Бренда. — С банками, чашками или бутылками в аудиторию тоже никто не входил.
— О, я знаю, — произнесла миссис Пенкалдрон. — Я лично за этим проследила.
«Как много глупых правил», — подумала Бренда, когда они подходили к больничному автомату с газировкой.
Она вложила записку со словами «Позвони Джону Уолшу!» в свой экземпляр «Невинного самозванца» и спрятала книгу в портфель. Бренда даже не знала, зачем хранила эту записку. Она не могла думать о Джоне Уолше и Флеминге Трейноре одновременно; это уже было доказано.
— Мы правда купим колу? — спросил Блейн. — Правда купим?
— Правда. — Если это могло помочь, то оно того стоило. Она не предлагала детям сигареты или трусы от фирмы «Ейгер». Бренда достала у Вики из сумки пять двадцатипятицентовиков и разрешила Блейну аккуратно опустить их в автомат, но не смогла найти никакой мелочи, а самой мелкой купюрой у Вики в кошельке было двадцать долларов. Портер что-то бормотал. Ба, ба, ба, да, да, да. Те глупости, которые говорит человек, прежде чем начнутся настоящие глупости.
— Будто ты не знала, — пробормотала Бренда, — что нам понадобится больше денег.
Блейн в панике посмотрел на Бренду, когда она направилась обратно в приемную, к стойке.
— А как же кола? — спросил он.
— У нас не хватает денег, — объяснила Бренда, и Блейн расплакался. Услышав, как плачет Блейн, Портер тоже заревел. — Мальчики, — сказала Бренда, — прошу вас, подождите секундочку.
Что удивительного в том, что в Нантакете находился самый дорогой автомат с колой? Ей нужно было разменять двадцатку, только чтобы получить еще один несчастный двадцатипятицентовик. Все это было в духе дня.
И конечно же, Диди, стоявшая за стойкой в приемной, была теперь вся поглощена разговором с каким-то парнем своего возраста. Бренда попыталась помахать ей двадцаткой из-за плеча парня. Диди должна была услышать детский плач и догадаться, что это что-то срочное. Но нет — Диди совершенно не обращала на Бренду внимания, она была полностью сосредоточена на другом человеке — на парне в зеленой спортивной рубашке, шортах цвета хаки и кроссовках «Адидас». Он недавно подстригся — вся футболка сзади была покрыта срезанными волосками. Парень держал какой-то белый конверт за один уголок, а за второй держалась Диди, у которой был такой вид, словно она сейчас расплачется.
— Вот они, — сказал парень со стрижкой. — И я хочу получить их обратно.
— Я знаю, — сказала Диди.
— К первому июля. Не ко второму. И не к четвертому. К первому.
— Точно.
— С процентами.
— Как начет пятницы? — спросила Диди.
— А что в пятницу?
— Вечеринка у Зака.
— Ты пойдешь? — спросил парень со стрижкой.
— Да.
— Тогда я останусь дома.
— Простите, — сказала Бренда, махая в воздухе двадцаткой. Невежливо было их прерывать, но Бренда не могла стоять с двумя плачущими детьми и ждать, пока Диди и ее друг обсудят какую-то тусовку. — Мне нужна мелочь. Для автомата с газировкой.
Диди провела пальцем под глазом. Она тяжело дышала.
— У меня нет мелочи, — отрезала она. — Если вам нужна мелочь, то вам придется пойти наверх в кафе.
«О нет, — подумала Бренда. — Только не это».
— Мне нужен всего один двадцатипятицентовик, — сказала она. — Пожалуйста! Может, у вас есть двадцатипятицентовик, который вы могли бы мне одолжить?
