Мари Кирэйли - В плену теней
Хейли вспомнила сон, который видела два дня назад, и спросила:
– Она вышла за него замуж потому, что ненавидела отца, ведь правда?
Жаклин посмотрела на Хейли так, словно та ее ударила.
– Нет! Я не могу в это поверить. Было бы чудовищно, если бы она чувствовала ненависть к собственному отцу!
– Вы действительно так думаете? – мягко спросила Хейли.
Глаза старой мулатки наполнились слезами. Она смахнула их тыльной стороной ладони.
– Уходите, – сказала она. – Я ничего больше не скажу. Так говорить о мертвых – значит накликать беду на свою голову.
Хейли сняла пальто с вешалки, стоявшей у двери.
– У вас ведь есть мой номер телефона? – спросила она.
– Есть. Но я скорее отрублю себе руку, чем позвоню вам.
Впервые с момента прихода Хейли Жаклин сидела на стуле спокойно, прислонившись к спинке и словно окаменев. Ее до того постоянно двигавшиеся руки теперь неподвижно лежали на коленях. Приняв решение, она вмиг перестала нервничать. Хейли сомневалась, что сумеет теперь убедить эту женщину сообщить ей больше.
Тем не менее Хейли попыталась:
– Линна когда-нибудь приходила к вам?
Жаклин закрыла глаза и ничем не выдала, что услышала вопрос.
Так она и сидела, неподвижная и безучастная, когда Хейли закрывала за собой дверь.
Глава 10
В пакете, отправленном Хейли нью-йоркскому агенту, лежали газетные статьи, посвященные убийству Линны, фотографии, а также точное, насколько это было возможно, описание сюжета будущей книги и разрешение Луи де Ну на публикацию. Вложила Хейли в конверт и несколько первых страниц текста – эпизод знакомства Джо Моргана с Линной де Ну. Полагая, что обязана приобщиться к верованиям и ритуалам, которые предстояло описывать, Хейли теперь всегда держала зажженной зеленую свечу – талисман успеха. Несколько следующих дней ей снова не работалось, поэтому она, не желая торопить события, принялась за стены.
Когда они были очищены от обоев и промыты, Хейли загрунтовала их и покрыла блестящей краской, отчего комната словно бы засияла. Проигнорировав совет Селесты, она оставила рисунок Линны незакрашенным, только обвела его рамкой орехового цвета.
Работа заняла почти четыре дня. Позднее, когда Хейли сидела перед компьютером, перечитывала то, что уже написала, и удивлялась, как ей удалось найти в себе силы для этого, позвонил Чарли Маллен. Она ожидала, что агент откликнется достаточно быстро, но не рассчитывала на энтузиазм, с которым, как выяснилось, встретил ее предложение издатель.
– Пятьдесят тысяч, – сообщил Чарли. – И широкая рекламная кампания до и после выхода книги в июне, чтобы обеспечить летние продажи. Разумеется, предварительный вариант должен быть готов заранее, но ты ведь успеешь за четыре месяца, правда?
Не отводя взгляда от пламени свечи, Хейли размышляла о выпавшей на ее долю удаче: наконец она сможет расплатиться за дом.
– Благодаря этой книге и «Хрупкие воспоминания» получат дополнительную рекламу. Издатели постараются в марте устроить твои выступления на радио и телевидении. Ты сможешь участвовать в передачах, одновременно заканчивая книгу? – спросил Чарли.
Сможет ли она? Да ведь от этого зависит, удастся ли ей наконец купить портативный компьютер, чтобы работать в самолетах и в гостиничных номерах. Творческий процесс не будет больше ограничен четырьмя стенами, отпадет необходимость медленно водить пером по бумаге.
– Разумеется! – воскликнула она.
Они обсудили еще кое-какие вопросы и предложения, которые могли подождать. В течение всего разговора Хейли испытывала непреодолимое искушение пересказать Чарли то, что уже написано, но заранее знала, что тот скажет: она, видимо, окончательно свихнулась.
Положив трубку, Хейли опять сосредоточила взгляд на язычке пламени и стала думать о Линне и Джо.
– У нас впереди серьезная работа, так что, пожалуйста, ребята, больше никаких игр, – произнесла она.
Но мысль о том, чтобы снова позволить Линне завладеть ее телесной оболочкой, была невыносима. Хотя Хейли очень хотелось спать, она выпила чаю по рецепту Селесты и легла на кровать.
– Поделись со мной своей болью, Линна! Помоги понять, кем ты была…
…Ей всегда противно просыпаться в комнате Карло. Темные тисненые обои с золотисто-зеленым рисунком действуют угнетающе, старая двуспальная кровать слишком хлипка для двух энергичных любовников, но эта кровать принадлежала матери Карло, и он ею дорожит.
Можно было бы по крайней мере переставить это ложе в спальню для гостей, однако Карло и слышать об этом не желает.
Что касается романтической мечты просыпаться по утрам рядом с Карло, то она умерла вскоре после свадьбы.
То, что прежде, особенно в подпитии, казалось страстью, при ярком свете дня, на трезвый взгляд, обернулось оскорбительной похотью. Декларируя на словах полную свободу Линны, Карло нанял соглядатаев, которые следили за каждым ее движением. Она медленно поднимается на локте и смотрит на него сверху вниз, смотрит на волосы, покрывающие его грудь, на влажные от испарины руки, на ямку в середине подбородка. Он не брился вчера вечером, и у нее саднит щеки.
Вчера его грубость, подогретая, как обычно, ссорой, казалась восхитительной. А сегодня?…
Она осторожно отодвигается, зная его утренний аппетит, сползает с кровати и, на цыпочках выйдя из комнаты, поднимается к себе.
Линна сделала своей спальней маленькую комнатку в задней части дома. Главное очарование ее состояло в скошенном потолке и крохотном балкончике, выходящем во двор с бассейном и настилом для солнечных ванн.
Она стоит на балконе и представляет себе, как преобразится двор завтра: он будет украшен гирляндами и цветами в горшках в честь весеннего приема, задуманного Карло.
Как всегда, ей будет страшно скучно с его родственниками, друзьями и их безвкусно разряженными женами. Ей претит мысль о том, что дом наводнят поставщики провизии и нанятые на вечер официанты. Ненавистно думать, что придется стоять рядом с Карло и натужно улыбаться, глядя на его притворство.
И – что уж греха таить – больше всего она ненавидит себя самое за трусость.
Будь у нее побольше смелости, она приняла бы деятельное участие в организации этого сборища и разослала бы приглашения. Она удвоила бы список гостей и свела кричаще одетых матрон и их мужей-бандитов, тщательно скрывающих свое истинное ремесло, с той частью новоорлеанского общества, которую они привыкли игнорировать.
Карло убил бы ее.
Эта мысль вызывает у Линны улыбку. Она снимает зеленую шелковую ночную рубашку и идет в ванную комнату – почти такую же маленькую, как и спальня, отделанную бело-голубой фаянсовой плиткой. Посредине ее – огромная ванна, внешняя поверхность и ножки которой выкрашены золотой краской.
